Держи марку!

– Совершенно здоров, сэр. Я говорил им, уж если банши не смог до меня добраться через мой нагрудник, то их мелкие невидимые кусачие черти подавно не смогут. Как там дела, пока Агги всем командует, а? Готов поспорить, все плохо! Готов поспорить, я вам позарез нужен, а?

– Это да, – сказал Мокриц. – Тебе дают лекарства?

– Ха, и они называют это лекарством! Сколько чепухи они мне на уши навешали о том, какое это чудо-юдо, но если хочешь знать, у него ни вкуса, ни запаха. Они говорят, что мне это поможет, а я им отвечаю: мне работа поможет, а не киснуть в мыле, пока юные девицы пялятся на мою погремушку. И они побрили меня. Сказали, что это негиенично, сэр! Ни стыда, ни совести у людей. Подумаешь, шевелится иногда, но это же естественно. У меня эти волосы уже очень давно. Я привык к их причудам.

– Чи-то здесь происходит? – произнес голос, исполненный командирского возмущения.

Мокриц обернулся.

Если одним из правил, которым нужно учить молодое поколение, должно быть «Не связывайся с сумасшедшими девицами, которые дымят, как печные трубы», то другое должно гласить «Беги куда подальше от женщин, которые произносят «ч» в слове «что».

Эта женщина как будто вмещала в себе двух. Емкость определенно это позволяла, и поскольку одета она была вся в белое, то необычайно напоминала собой айсберг. Только холоднее. И с парусами. И в хрустко накрахмаленной шапочке.

Две женщины поменьше стояли прямо за ней, рискуя быть раздавленными, если она сдаст назад.

– Я пришел проведать господина Гроша, – проблеял Мокриц, а Грош что-то пролепетал и натянул на голову одеяло.

– Недопустимо! Я здесь заведующая, молодой человек, и вынуждена настаивать, чтобы ты немедленно покинул палату! Господин Грош очень слаб.

– Выглядит здоровым, – заметил Мокриц.

Он не мог не восхититься взглядом, которым наградила его заведующая. Она рассматривала Мокрица, как нечто прилипшее к подошве ее башмака. Он невозмутимо посмотрел на нее в ответ.

– Молодой человек, он в критическом состоянии! – рявкнула она. – Я отказываюсь его освобождать!

– Мадам, болезнь – это не преступление! – заявил Мокриц. – Людей выписывают из больницы, а не освобождают!

Заведующая вытянулась и победоносно улыбнулась Мокрицу.

– Этого-то, молодой человек, мы и боимся!

Мокриц не сомневался, что доктора держат у себя в кабинетах скелеты специально для запугивания пациентов. Ну-ну, мы знаем, что у вас внутри… Он даже их одобрял. Он чувствовал в них единомышленников. Места, подобные больнице леди Сибиллы, встречались пока нечасто, но Мокриц думал, что и он мог с успехом носить белый халат, разглядывать пузырьки с микстурами и называть длинными заумными словами недомогания вроде соплей.

Сидящий напротив него доктор Газон – его имя было написано на табличке на столе, потому что доктора люди занятые и всего не упомнят – оторвался от карты Толливера Гроша.

– Любопытный случай, господин фон Липвиг. Впервые в жизни пришлось проводить операцию, чтобы снять с пациента одежду, – сказал он. – Ты случайно не в курсе, из чего были его припарки? Он так и не признался.

– Кажется, несколько слоев фланели, гусиный жир и хлебный пудинг, – сказал Мокриц, разглядывая кабинет.

– Хлебный пудинг? Серьезно?

– Вроде да.

– Точно не живое? А то нам показалось, на ощупь как чья-то кожа, – сказал врач, листая страницы. – А, вот оно. Да, его штаны пришлось подвергнуть детонации после того, как взорвался один носок. Причины нам неизвестны.

– Он насыпает в них серу и уголь, чтобы сохранить свежесть ног, а штаны пропитывает в селитре – от комалярии, – сказал Мокриц. – Свято верит в народную медицину. Докторам он не доверяет.

– Да что ты говоришь? Значит, остались в нем еще крупицы здравого смысла. А вот с медсестрами лучше не спорить. Я делаю так: бросаю шоколадку, и пока они отвлечены, убегаю в противоположном направлении. А господин Грош, стало быть, считает, что человек сам себе врач?

– Он сам готовит себе лекарства, – объяснил Мокриц. – Каждый день он начинает с четверти пинты джина, смешанного с азотистым спиртом, серным порошком, можжевельником и луковым соком. Говорит, это прочищает желудочный тракт.

– Боги милосердные, кто бы сомневался. Он хотя бы курит?

Мокриц задумался.

– Нет. Но пар от него иногда поднимается, – сказал он.

– А его познания в алхимии?

– Отсутствуют, насколько мне известно, – сказал Мокриц. – Впрочем, он делает любопытные конфетки от кашля. Стоит пососать их пару минут, и сера сама вытекает из ушей. А на коленях он рисует смесью йода и…