Мокриц улыбался, пока разговор скакал от вопроса к вопросу. Целые новые теории о сути денег росли и множились здесь, как грибы во мраке и на сомнительной почве. Но эти люди считали каждые полфартинга и спали с копилкой под подушкой. Они взвешивали муку, изюм и сахар, со свирепой сосредоточенностью следя за шкалой весов, потому что они жили на грани. Если ему удастся провести идею бумажных денег среди них, значит, он почувствует себя если не королем, то самим собой.
– Ну, так как вы считаете, это может прижиться? – спросил он в паузе.
Общее мнение сводилось к тому, что да, может, но они должны выглядеть «побогаче», как выразился Натти Полфорт: «Ну там, чтобы буквы побогаче, и всякое такое».
Мокриц согласился и раздал каждому присутствующему по банкноте в качестве сувенира. Оно того стоило.
– Но если все это пойдет коту под это самое, – сказал господин Пруст, – золото у вас все равно есть? Лежит оно у вас там в подвале?
– Ага, золото обязательно должно остаться, – согласился господин Драйман.
Все согласно закивали, и Мокриц упал духом.
– Но я думал, мы все согласились, что золото нам не нужно? – сказал он. На самом деле такого не было, но попытаться стоило.
– Так-то оно так, но должно же оно быть
– Чтобы банки не завирались, – добавил господин Полфорт тоном незыблемой уверенности, которая выдает самое всезнающее из существ – Трактирного Завсегдатая.
– Но мне казалось, вы все поняли, – сказал Мокриц. – Вам
– Конечно, господин, конечно, – успокоил его Полфорт. – Главное, чтоб оно было.
– Никто, случайно, не знает,
– Чтобы банки не завирались, – ответил Полфорт, исходя из того, что истина достигается повторением. Все закивали, и так думала вся улица Десятого Яйца. Пока золото где-нибудь было, банки не завирались и все шло хорошо. Мокриц прямо сник от такой веры. Может, и цапли не ели лягушек, пока золото где-нибудь было? Но по правде, не существовало в мире такой силы, которая заставила бы банки не врать, если только они сами того не хотели.
Но все равно неплохо для первой попытки. С этим можно работать.
Пошел дождь, не сильный, но такой мелкий дождик, когда
Он поспешил к карете, забрался внутрь, и голос в темноте произнес:
– Добрый вечер, господин фон Липвиг. Рада наконец встретиться с тобой. Меня зовут Пуччи. Уверена, мы подружимся…
– Видал, каков, а? – сказал сержант Колон из Городской Стражи, когда фигура Мокрица фон Липвига скрылась за поворотом, продолжая набирать скорость. – Вылететь прямо из окна кареты, не повредив раму, отскочить от этого подкрадывающегося типа, четко этак перекатиться по приземлении и не выпустить из рук собачку. Не удивлюсь, если ему не впервой. Но все ж таки, если хорошенько подумать, надо сказать, что он кретин.
– Первый кеб, – покачал головой капрал Шноббс. – Боже, боже,
– А я о чем, – подхватил Колон. – Когда у тебя масса врагов, никогда, никогда не садись в первый же кеб. Правда жизни. Это даже червяки знают.
Они смотрели, как уже никуда не подкрадывающийся тип с мрачным видом собирал осколки своего иконографа, пока Пуччи орала на него из кареты.
– Бьюсь об заклад, когда построили самый первый в мире кеб, никто не смел в него сесть, а, сержант? – весело заметил Шнобби. – А первый кебмен каждый вечер возвращался домой с пустым желудком, потому что все знали, что он первый, а?
– Нет, Шнобби, людям, у которых нет массы врагов, ничего не грозит. Пойдем рапортовать.
– Что вообще значит «масса врагов»? – спросил Шнобби на пути к штаб-квартире Стражи на Угольной улице и к верной кружке горячего чаю.
– Крупных это значит, Шнобби. Это так же очевидно, как нос на лице. На твоем особенно.
– Да уж, эта Пуччи Шик – барышня крупная.
– И враги из этой семейки опасные, – рассудил Колон. – Каковы ставки?
– Ставки, сержант? – переспросил Шнобби с невинным видом.
– Ты принимаешь, Шнобби. Ты всегда принимаешь.
– Так никто же не ставит. Дело-то ясное, – ответил Шнобби.
– Ну да, ну да. Разумно. К концу недели найдут фон Липвига обведенным мелом?
– Не, сержант. Все уверены, что победит он.
Мокриц проснулся в большой мягкой постели и подавил вопль.