Державный плотник

Но длинные иглы ресниц опущены в стыдливой скромности...

Вдруг ресницы вскинулись, и его ожгли две молнии... душу ожгли... огнем опалили его всего... и, подобно молнии, неземное видение исчезло!

Тут приблизилось к ним что-то странное, лохматое, все в шерсти, и проговорило, видимо, поддельным голосом:

– Мир да любовь князю и княгине!.. Да молодой княгинюшке народить бы деток столько, сколько шерстинок на моей шкуре.

Это был поддружье, наряженный в вывороченную наверх шерстью шубу.

– Ах, кабы и впрямь твоя внучка нарожала столько пареньков, сколько шерсти на шубе! – шутя шепнул боярыне-бабушке князь-кесарь, сидевший с нею рядом.

– Полно тебе, старый греховодник! – накинулась на него старуха. – Это дело Божеское.

– И государево, матушка, – подмигнул Ромодановский.

– Поди ты с государем-ту твоим! – огрызнулась бабушка. – От него-то кроючись и свадьбу торопим без женихова родителя.

Между тем, пока продолжалось укручивание невесты, сидячие боярыни и девицы пели свадебные песни:

А кто у нас холост,
А кто у нас не женат?

Дружка в это время резал на мелкие куски перепечу и сыр, клал все это на большое серебряное блюдо вместе с ширинками – подарками для гостей, а поддружье разносил это по гостям. Сваха же «осыпала» свадебных бояр и всех участников торжества, бросая им все, что было на «осыпале», – хмель, куски разных материй и деньги.

Наконец невесту «укрутили», надели на голову кику.

– Уж и молодайка же у нас! – любовалась юным детским личиком, выглядывавшим из-под кики, старшая сваха.

– В куклы играть, и то в пору, – шепнула Марьюшка.

Молодые встали с сиденья и пошли к родителям под благословение.

– Благослови Бог!

У молодых обменяли кольца, а отец Ксении, передавая жениху плеть, сказал:

– По этой плетке, дочушка, ты знала мою власть над тобой; теперь этой плетью будет учить тебя муж.

– Не нуждаюсь я, батюшка, в плетке, – горячо возразил жених, – а беру ее, как подарок твой.

И он засунул плеть за пояс.

Затем процессия двинулась из дому.

– Птичка улетает из гнездышка, – шепнул Ромодановский бабушке.

– Она мне роднее родной дочери! – И старушка заплакала.

Коровайники и свещники уже вышли, а за ними по устланному яркими материями полу двинулись жених и невеста. Невесту, все еще закрытую, вели под руки обе свахи. У крыльца уже стояли невестина «каптана» и тут же оседланные кони для жениха и поезжан.

На седле женихова аргамака важно восседал Юша.

– Уступи мне место, Юшенька, – улыбнулся Аркадий.

– Не уступлю, я за сестрой поеду, – храбрился Юша.

– Уступи, миленький! Вот тебе золото на пряники.

Юша взял золото, и его ссадили с седла.

Жених ловко вскочил на аргамака и, сопровождаемый своими поезжанами, обогнал и невестину каптану. В то время, когда он поравнялся с окном каптаны, оттуда выглянуло прелестное личико, и без кики...

– До венца личиком засветила! Ах, сором какой! Ох, срамотушка!

– А ежели люди увидали! Пропали наши головушки.

Но люди не увидали. Видел только Аркадий, как «светило» для него его солнышко...

– Свадьба! Свадьба! – кричали уличные мальчишки, завидев каптану невесты. – Вот под дугою висят лисьи да волчьи хвосты.

Волчьи да лисьи хвосты под дугою действительно были обрядовые признаки старорусской свадьбы.

Но вот и жених, и невеста уже в церкви, а ясельничий и его помощники остались на дворе стеречь женихова коня и невестину каптану, «чтобы лихие люди не перешли между ними дороги». А то разом напустят на новобрачных «порчу».

Как долго, казалось Аркадию, тянулось венчание! Он почти ничего не видел и не слышал: он ждал только, когда с лица Ксении снимут покрывало.

Но вот его сняли!.. Аркадию показалось, что в церковь глянуло весеннее солнце. Мало того, он целует это солнце, но робко.

– Раба Божия Ксения, – говорит священник, – кланяйся мужу в ноги.

Она покорно кланяется, и Аркадий с нежностью покрывает ее голову полою своего богатого кафтана, знак, что он всю жизнь будет защищать дорогое ему существо. Тогда священник подал им деревянную чашу с вином.

– Передавайте друг дружке трикраты чашу, – говорил священник.

Когда новобрачные отпили, князь-кесарь Ромодановский, быстро подойдя к молодой, на ухо шепнул ей:

– Ксеньюшка! Живей кидай чашу об пол и топчи ее ножками.

Это было поверье, что, когда кто из новобрачных первым станет на брошенную на пол чашу ногою, тот и будет главою в доме.

Ксения бросила чашу и вся зарделась, но на чашу не становилась ногою.

– Топчи, топчи, Ксеньюшка! – не отставал князь-кесарь.

Аркадий смотрел на свое сокровище и тоже не топтал чаши.

– Топчи, Ксеньюшка, – подсказала и сваха.

Тогда Ксения с улыбкой поставила ножку на чашу, но раздавить ее не хватало силенки.

– Все ж ты первая, – шепнула сваха.

Тогда Аркадий, когда Ксения сняла свою маленькую ножку с чаши, придавил ее каблуком, и чаша была раздавлена.

– Пущай так будут потоптаны нашими ногами те, кои станут посевать меж нами раздор и нелюбовь, – сказал он торжественно.

– Аминь! – провозгласил князь-кесарь. – А паче чаяния ежели лихие люди дерзнут помыслить что-либо худое против моей крестницы Ксеньюшки, то быть им у меня в застенке!

* * *