Державный плотник

Но когда Талицкий, уставившись своими глазами в мертвенно-бледное лицо Игнатия, смело, даже дерзко отвечал на предложенные ему патриархом вопросные пункты, составленные в Преображенском приказе на основании показаний прочих привлеченных к делу подсудимых, и выдал такие подробности, о которых умолчал Игнатий, архиереям показалось, что Талицкий и их обличает в том же, в чем обличал тамбовского епископа.

И многие из сидевших здесь архиереев видели уже себя в страшном застенке, потому что и они глазами Талицкого смотрели на все то, что совершалось на Руси по мановению руки того, чье имя, называемое здесь Талицким, они и в уме боялись произносить.

Наконец, затравленный разоблачениями Талицкого до последней потери воли и сознания, Игнатий истерически зарыдал и, закрыв лицо руками, хрипло выкрикивал, почти зыдыхаясь:

- Да!.. Да!.. Когда он, Григорий…

- Гришка! - вновь поправил патриарх…

- Да! Да! Когда он, Гришка… те вышесказанные тетрати… "О пришествии в мир антихриста" и "Врата"… ко мне принес… и, показав… те тетрати передо мною… чел и рассуждения у меня… просил в том… Видишь ли-де ты, говорил он, Григорий…

- Гришка! - строго остановил патриарх.

- Да… видишь ли-де ты, что в тех тетратях писано… что ныне уже все… сбывается…

"Воистину сбывается", - мысленно, с ужасом, согласились архиереи.

Игнатий, обессиленный, остановился, но пристав заметил, что он падает, и подхватил несчастного.

По знаку патриарха молодой послушник принес из соседней ризницы ковш воды и поднес к губам Игнатия. Тот жадно припал к воде.

"Жажду!" - припомнились не одному архиерею слова Христа на кресте. "Жажду!"…

- Ободрись, владыко, - шепнул пристав несчастному, поддерживая его. Бог милостив.

Слова эти слышали архиереи и сам патриарх:

"Добер, зело добер пристав у его святейшества", - мысленно произнесли архиереи.

Игнатий несколько пришел в себя и перекрестился.

- Господь больше страдал, владыко, - снова шепнул пристав.

Игнатий глубоко передохнул, и, обведя глазами архиереев, он увидел на лице каждого глубокое к нему сочувствие и жалость. Это ободрило несчастного.

"Они все за меня", - понял он и облегченно перекрестился.

Теперь он заговорил тверже:

- За те его, Григорьевы, слова и тетрати…

- Гришкины, - автоматически твердил патриарх.

Талицкий презрительно улыбнулся и переменил позу, звякнув цепями.

- И за те его, Гришкины, слова и тетрати, - продолжал Игнатий, - я похвалил его и говорил: Павловы-де твои уста…[16]

"Воистину, воистину Павловы его уста, апостола Павла, такожде страждавшего в оковах", - повторил мысленно не один из архиереев.

- Павловы-де твои уста, - продолжал Игнатий, - пожалуй, потрудись, напиши поперечневатее.

"Именно поперечневатее, - повторил про себя простодушный пристав, экое словечко! Поперечневатее… Н-ну! Словечко!"

- Напиши поперечневатее, почему бы мне можно познать истину, и к тем моим словам он, Григорий…

- Гришка! Сказано, Гришка.

- И к тем моим словам он, Григорий, говорил мне: возможно ль-де тебе о сем возвестить святейшему патриарху, чтоб про то и в народе было ведомо?

Слова эти поразили патриарха. Мгновенная бледность покрыла старческие щеки верховного главы всероссийского духовенства, и он с трудом проговорил:

- Ох, чтой-то занеможилось мне, братия архиерееве, не то утин во хребет, не то под сердце подкатило, смерть моя, ох!

- Помилуй Бог, помилуй Бог! - послышалось среди архиереев.

- Не отложить ли напредь дело сие? - сказал кто-то.

- Отложить, отложить! - согласились архиереи.

По знаку старшего из епископов тотчас же увели из Крестовой палаты и Игнатия, и Талицкого.

5

Патриарху Адриану не суждено было докончить допрос тамбовского епископа Игнатия.

Не "утин во хребте" или попросту "прострел" был причиною его внезапной болезни, а слова Игнатия о том, что Талицкий советовал ему через патриарха провести "в народ", огласить, значит, на всю Россию вероучение Талицкого о царе Петре Алексеевиче как об истинном антихристе. Адриан знал, что слова Игнатия дойдут до слуха царя, да, конечно, уже и дошли со стороны Преображенского приказа на основании вымученных там пытками признаний Талицкого. Старик в тот же день слег и больше не вставал.

Петр, конечно, знал от Ромодановского, что фанатики и поборники старины, опираясь на патриарха, могли посеять в народе уверенность, что на московском престоле сидит антихрист. А духовный авторитет патриарха в древней Руси был сильнее авторитета царского.

Петр не забыл одного случая из своего детства. Присутствуя при церемонии "вербного действа", когда патриарх, по церковному преданию, должен был представлять собою Христа, въезжающего в Иерусалим, то есть в Кремль, "на жеребяти осли", и когда царь, отец маленького Петра, Алексей Михайлович должен был вести в поводу это обрядовое "осля" с восседающим на нем патриархом, маленький Петр слышал, как два стрельца, шпалерами стоявшие вместе с прочими по пути шествия патриарха на "осляти", перешептывались между собою:

- Знамо, кто старше.

- А кто? Царь?

- Знамо кто: святейший патриарх.

- Ой ли? Старше царя?