Державин

- У нас, ваше благородие, когда лед тронется, река как медведь - ревмя ревет, она, если дом попадет на дороге, и дом в щепы разнесет, не то что плоты.

Ночью Державин не спал. Мысль, зародившаяся в его голове при первом упоминании о ледоходе, приобрела теперь определенную направленность. Конечно, то, о чем, не переставая, думал он целую ночь, было очень похоже на безумие, даже храбростью нельзя было назвать этот план, имеющий очень мало шансов на успех, но обязательно связанный с нарушением воинской дисциплины. И однако, и все-таки...

Он вставал с кровати и крупными, тяжелыми шагами ходил по комнате.

На другой день Державин написал письмо губернатору, прося предоставить в его полное распоряжение тридцать казаков.

Писем было два: официальное и, как приложение к нему, небольшая частная записка. Казаков он просил в бумаге официальной, в частной же объяснял истинные мотивы своей просьбы. Дело в том, что он, подпоручик Державин, намерен идти к городу Яику и снять с него осаду. Именно для этого ему и нужны казаки. Пусть он, губернатор Кречетников, даст ему эту горстку. Ведь, кроме всего прочего, этим он выполняет волю и распоряжение Бибикова, который предоставил ему полное право требовать всяческого содействия от властей. Кречетников может быть уверен - город действительно будет спасен. Он сам пойдет во главе войск и возьмет его с первым же приступом. Разумеется, отвечает за все он сам. Кстати, ни пушки, ни орудия ему не нужны, всего только тридцать человек команды.

Конечно, это должны быть хорошо вооруженные, крепкие ребята, привычные к военной службе, не трусы и не плаксы. В этом он верит Кречетникову. На этом кончаются его просьбы. Стоит ли говорить, что он ни минуты не ожидает отказа. Готовый к услугам подпоручик Державин.

К письмам - и частному, и официальному был приложен ордер, данный Бибиковым.

Ясно, точно, определенно требовал главнокомандующий оказывать всем властям и военным, и гражданским подпоручику Державину содействие. Снабжать его, буде это нужно, войсками, деньгами, провиантом.

Письмо было запечатано гербовой печатью Державина, и к вечеру этого же дня экономический крестьянин Серебряков поскакал в Казань к губернатору Кречетникову.

II

Получив от подпоручика Державина такое письмо, Кречетников даже побледнел от ярости.

Его первым порывом было скомкать конверт, письмо, ордер и бросить в камин. Он даже сжал в кулаке пакет, но это было именно первым порывом. Потом разгладил его, дважды, вдумываясь в каждое слово, внимательно прочитал и письмо и записку, посмотрел на печать ордера - печать была в порядке, но подпись - подпись точно принадлежала Бибикову, и только тогда отбросил и пакет, и ордер, и письмо на край стола.

Гневно пожимая плечами, он подошел к столу и сел за него, строгий и решительный.

Мальчишка! Сопляк! Вчерашний сержант! Секре-та-ришка!! Он осмеливается писать ему такие послания, он, видите ли, требует, а не просит. Требует, потому что иначе зачем бы он стал прилагать к письму глупый и бестактный чего уж тут скрывать - ордер главнокомандующего.

Пишет об одолжении, а прилагает эту дурацкую бумажонку, которая делает его, Кречетникова, приказчиком этого подпоручика.

Губернатор даже вскочил из-за стола. Дай ему тридцать человек команды. Он скомкал бумагу. И Яик будет освобожден. Герой! Знаем мы таких героев. Захотел отличиться, получить орден на шею и тысячу червонцев в карман и поэтому что-то бормочет о долге истинного россиянина и присяге. Поэтому он, Кречетников, старый, пожилой, заслуженный генерал, обязан выполнять бредовые требования мальчишки. Он горько усмехнулся. И ничего не поделаешь - ордер. Дрянь мальчишка, покровитель судных дел и укрыватель беглых каторжников. Он, Кречетников, отлично знает, что это за птица - Серебряков, а все-таки придется дать ему тридцать солдат.

Он поднял голову и увидел стоящего у порога Серебрякова. Серебряков видел все: и гнев генерала, и скомканный пакет, однако лицо его было неподвижно и строго. Губернатор поднялся с места.

- А ну, подойди-ка сюда, сударка, - сказал он с ядовитой ласковостью. Иди, иди, что ты там у порога вытянулся, мы с тобой старые друзья. Я тебя с лета шестьдесят второго года помню, прожектерщик.

Серебряков поднял голову и взглянул на губернатора.

- Так точно, ваше благородие, - ответил он тихо и почтительно. - Мы давно знакомы.