Державин

Через несколько дней после завершения траурной церемонии, рано поутру в понедельник ездовой лакей привез Державину повеление от Павла I, чтобы он тотчас ехал во дворец. Было еще темно. Державин дал знать о себе камердинеру Кутайсову — тучному татарину с круглым добродушным лицом и длинным носом. Сей Кутайсов был мальчиком взят в плен в Кутаиси и крещен. Павел Петрович принял его под свое покровительство и велел воспитать на свой счет и обучить бритью. Позднее царский брадобрей выслужил себе графский титул и звание егермейстера его величества.

Павел I принял Державина чрезвычайно ласково. Дав для целования руку, он вспомнил свою молочную сестру — покойную Катерину Яковлевну, а затем сказал:

— Я знаю тебя как честного, умного и дельного человека. Хочу, чтобы ты был правителем моего Верховного совета и дозволяю тебе входить ко мне во всякое время. А теперь, если что имеешь, говори, не опасаясь…

Державин отрывисто ответил:

— Рад служить со всей ревностию, ежели вашему величеству угодно будет любить правду, как любил ее Петр Великий!

Павел метнул на поэта пламенный взор, однако весьма милостиво с ним раскланялся.

Верховный совет был учрежден Екатериною II для решения государственных дел, по которым императрица желала знать мнение самых ближних вельмож. Долгое время правителем совета был племянник Потемкина А. Н. Самойлов, назначенный затем генерал-прокурором.

Однако ж на другой день Державин с неудовольствием прочел указ об определении его в правители канцелярии совета, что было не одно и то же. Державин порешил обратиться к Павлу за инструкциями.

Новые члены совета Васильев и граф Сиверс утвердили его в этом намерении, рассуждая: «Что это за звание? Выше ли оно сенаторского? Стоять ли вам или сидеть в совете?» Зная крутой норов Павла, они настраивали Державина на сей шаг, боясь его возвышения и желая уронить его. Когда любимец Павла князь Куракин потребовал, чтобы Державин привез к нему на дом протоколы совета для поднесения государю, поэт оскорбился и отправился на аудиенцию к императору.

Павел I стоял посреди комнаты. Одна его рука была заложена за борт мундира, другой он опирался о край заваленного бумагами стола.

— Что вы, Гаврила Романович?

— По воле вашей, государь, был в совете. Но не знаю толком, что мне там делать, — пришепеливая, сказал Державин.

Павел запыхтел, испуская воздух через ноздри, что было знаком раздражения:

— Как не знаете? Делайте, сударь, что Самойлов делал.

— Я не знаю, делал ли он что-нибудь, — простодушно признался Державин. — В совете никаких бумаг его нет. Сказывают, что он носил только государыне протоколы совета. Осмеливаюсь просить инструкции.

Павел впился в него взглядом, словно желая выведать, нет ли у Державина какой затаенной, опасной мысли. Тот выдержал этот сверлящий взгляд.

— Хорошо, — миролюбиво заключил император, — предоставьте это мне.

Здесь следовало бы раскланяться и уйти, но Державин, по той свободе, какую он имел у покойной государыни, продолжил речь:

— Не знаю, сидеть ли мне в совете или стоять?

Павел I переменился в лице, глаза его засверкали. Отворя двери, он во весь голос закричал стоявшим перед кабинетом вельможам:

— Слушайте! Он почитает себя в совете лишним! — и, оборотись к нему, картаво: — Поди назад в сенат и сиди у меня смирно! Не то я тебя проучу!

Пораженный, как громом, таковым царским гневом, Державин в запальчивости крикнул стоявшим в зале:

— Ждите, будет от этого дурака толк!

Именным указом Павла I было велено отослать Державина назад в сенат за дерзость, сказанную государю. Кавалергардам приказано было во время собрания не впускать его в кавалергардскую залу.

Глава восьмая РАЗГОВОРЫ

Вот здесь, на острове Киприды,

Великолепный храм стоял.

Державин. Развалины

1

— Ах, как умели развлекаться, как веселились при дворе незабвенный и, увы! уже почившия в бозе матушки нашей Екатерины Алексеевны! — обрюзглый старик в голубой кавалерии и с анненской звездою говорил с пригнусью, как бы от слез умиления, душивших его. — Помнится, на масленицу 778-го года устроили празднество Азора, африканского вельможи. Накрыты были бархатными коврами три больших стола… На кажном — ящичек, золотая ложка и афишка, где прописано: «Африканский вельможа выложил ящик с бриллиантами не на продажу, а чтоб играть в макао. Кажное «девять» будет оплачиваться камнем в один карат…» Всего роздали в тот вечер из августейших ручек полторы сотни бриллиантов. То-то весело было — словно в волшебной сказке «Тысяча и одна ночь»…

— В Эрмитаже, — перебил его сухой, как мумия, вельможа в пудреной персоне, — имелась втепоры особливая зала — бриллиантовая. Там светлейший князь Потемкин при всех пересыпал груды драгоценных камней…