С этого дня Державин удвоил, даже утроил свою нежность к жене. Но она таяла на глазах. Более всего заботила её судьба державинских стихов. Катерина Яковлевна не без оснований считала мужа своего большим ребёнком, который после её кончины – в близости смерти она была уверена, – порастеряет свои стихи. В долгом разговоре порешили они подготовить рукопись для напечатания.
– Кстати, в Питер только что приехал наш дорогой Копинька… – сообщила Катерина Яковлевна.
– Капнист? Прекрасно! – воодушевился Державин. – Вот мы и попросим Василия Васильевича и нашего молодого друга Дмитриева, чтобы они к нам припожаловали. Перечитаем стихи, замечая ошибки…
– Конечно, Ганюшка… Они могут собраться у нас и несколько часов на сие употребить…
Державин уехал ненадолго в Царское Село, а Дмитриев и Капнист, действительно, сходились несколько раз для просмотра сочинений своего друга.
По возвращении Державин пригласил к себе Капниста и Дмитриева с их поправками. Они встретились в кабинете. Катерина Яковлевна уже не вставала с постели…
Слушая замечания друзей, поэт согласно кивал головою, принял предложения Дмитриева заменить в стихотворении «Осень во время осады Очакова» ряд выражений: вместо «сверканьем» поставил «мельканьем», вместо «превожделенного» – «давно желанного»… Но Дмитриев, уже стряхнувший прежнюю робость, хотел переписать целые картины. Например, строки, в которых говорится о жене, ожидающей возвращения мужа с войны:
– Сие слишком просто: жена плачет! – горячился рябоватый Дмитриев. – А ведь можно изобразить возвышенно. Хоть так:
Державин молчал, ничего не возразил Дмитриеву. А затем терпеливо выслушал старого своего друга Капниста, разобравшего, помимо прочих стихов, его «Ласточку». Этой пиесой поэт особенно гордился, долго искал ей размер, пока не остановился на подражании свободному стиху:
– Ты, Гаврила Романович, не утратил ли природной своей музыкальности слуха? Дивись, какой разнобой в стихах твоих! – доказывал Капнист. – Сии-то стихи я переписал чистым ямбом. Как ровно и гладко!
Державин подумал, как далеко ушёл он в поэзии, если даже друзья не понимают его. У Дмитриева получилось отвлечённо и безжизненно; у Капниста – гладко и скучно… Державин старался отвечать спокойно, но не удержался и осерчал:
– Что же, вы хотите, чтобы я стал переживать свою жизнь по-вашему?
Он махнул рукою и ушёл к Катерине Яковлевне.
Только ей поверял Державин свои печали. Новое назначение президентом комморд-коллегии, последовавшее 1 января 1794-го года, не приближало, а удаляло его от службы. Императрица давно уже решила уничтожить коллегии, передав их дела в губернские правления. Державин мучился двусмысленным своим положением, и порешил он обратиться с письмом к фавориту.