Державин

И царица взялась за перо. Из номера в номер она печатала в «Собеседнике» свои «Записки касательно российской истории», занявшие половину объема всех шестнадцати книжек журнала, многие сотни страниц убористого текста. Перевирая исторические факты, путая имена и даты, она без устали доказывала, что на Руси испокон веков великие князья творили мир, насаждали правду и прекращали междоусобия, виновниками которых, по ее словам, всегда выступали бояре.

Не ограничиваясь псевдоучеными рассуждениями, Екатерина столь же регулярно помещала «Были и небылицы» — длиннейшие разглагольствования на разнообразные темы с полемическими выпадами против отдельных лиц, что придавало этим написанным варварским языком заметкам некоторый интерес в читательской среде.

Но императрице не удалось подчинить весь журнал своему влиянию. В «Собеседнике» с самого начала была сильна сатирическая струя, чему он обязан был участию Фонвизина, Державина, Княжнина и других передовых писателей, честных людей и патриотов. Особенно смело выступил в журнале Фонвизин, напечатавший там несколько своих сатирических произведений — «Опыт российского сословника» (словаря синонимов), «Поучение, говоренное в духов день иереем Василием», «Челобитная российской Минерве от российских писателей» и, наконец, «Вопросы сочинителю «Былей и небылиц», вызвавшие гневную отповедь державной писательницы. Фонвизин спрашивал автора «Былей и небылиц», зная, что он обращается к государыне: почему в России плохо поставлено законодательство, нет гласного суда, отчего почтенные люди увольняются в отставку, а шуты, шпыни и балагуры входят в большие чины, — словом, коснулся многих политических злободневных тем.

Екатерина распорядилась напечатать в «Собеседнике» эти вопросы вместе со своими ответами на них — грубыми, резкими по форме и неосновательными по существу. На последний вопрос Фонвизина: «В чем состоит наш национальный характер?» — Екатерина ответила, что он заключается «в остром и скором понятии всего, в образцовом послушании и в корени всех добродетелей, от творца человеку данных». Безукоризненной покорности русских людей самодержавной власти, которую изо всех сил поддерживала церковь, — вот чего хотела добиться Екатерина II от народа после крестьянской войны 1773–1775 годов. Нечего говорить о том, насколько этот провозглашенный императрицей идеал отличался от представлений передовых русских людей о национальном характере и как он далек был от подлинно национальных черт русского народа.

В этой полемике, плохо кончившейся для Фонвизина — его перестали печатать и не позволили издавать задуманный им журнал — Державин выступил на стороне автора «Недоросля». Как бы продолжая его вопросы к сочинителю «Былей и небылиц», Державин в третьей книжке «Собеседника» печатает стихотворение «Модное остроумие» с письмом к издателям журнала. В письме ставится вопрос: «Отчего нахальные и коварные люди с беспримерною удачею достигают до своих желаний, тогда когда скромность и честность везде и у всех ни внимания, ни помощи не обретают?» А в стихах содержался портрет такого удачника — придворного шаркуна, безнравственного и опасного для общества человека, который способен

Душою подличать, а, внешностью гордиться,
казаться богачом, а жить на счет других,
С осанкой важничать в безделицах самих;
Для острого словца шутить и над законом,
Не уважать отцом, ни матерью, ни троном…

Стихи эти были помещены в том же номере журнала, где появились вопросы Фонвизина и ответы Екатерины. Вместе с сердитой репликой императрицы о том, что вопрос по поводу шпыней и балагуров «родился от свободоязычия», журнал опубликовал новый вопрос Державина и его уничтожающую характеристику «Модного остроумия», то есть принятого при дворе образа поведения.

Державин горячо сочувствовал борьбе за общественное признание писателей, которую повел Фонвизин на страницах «Собеседника». Эта тема затрагивала его, ибо с Вяземским после успеха «Фелицы» служить стало совсем тяжело: он насмехался над Державиным в сенате и не уставал повторять, что стихотворцы к службе не годятся.

В четвертой книжке «Собеседника» появилась «Челобитная российской Минерве от российских писателей», подписанная именем Ивана Нельстецова. Челобитную сочинил Фонвизин. Она была направлена против вельмож, враждебно относившихся к русским писателям и считавших их неспособными к государственным делам. Эти именитые невежды вообразили, что «к отправлению дел ни в каких знаниях нужды нет; ибо де мы сами в делах без малейшего в них знания», и постановили «всякие знания, а особливо словесные науки, почитать не иначе, как уголовным делом». Поэтому невежды потребовали: «1. Всех, упражняющихся в словесных науках, к делам не употреблять. 2. Всех таковых, при делах уже находящихся, от дел отрешать».