Державин

Подай, Фелица, наставленье,
Как пышно и правдиво жить,
Как укрощать страстей волненье
И счастливым на свете быть?

Это вопрос риторический, ответа на него не ожидается, да и что мог бы тут сказать Державин? И, оставляя эту тему, он переходит к описанию скромного быта Фелицы и буйных забав ее приближенных. Здесь было рассыпано много сатирических штрихов: Державин изображал прихоти и развлечения знакомых ему вельмож. Потемкин не мог не узнать свой неуравновешенный характер с частыми переходами от душевного подъема к беспричинному унынию и свой роскошный образ жизни в строфах оды:

А я, проспавши до полудни,
Курю табак и кофе пью;
Преобращая в праздник будни,
Кружу в химерах мысль мою:
То плен от Персов похищаю,
То стрелы к Туркам обращаю;
То возмечтав, что я Султан,
Вселенну устрашаю взглядом;
То вдруг, прельщаяся нарядом,
Скачу к портному по кафтан.
Или в пиру я пребогатом,
Где праздник для меня дают,
Где блещет стол сребром и златом,
Где тысячи различных блюд;
Там славный окорок вестфальской,
Там звенья рыбы астраханской,
Там плов и пироги стоят,—
Шампанским вафли запиваю
И все на свете забываю
Средь вин, сластей и аромат.

Схвачено все было верно, не в бровь, а в самый глаз попадали стихи. Но разве только Потемкина затронул поэт?

Или музыкой и певцами,
Органом и волынкой вдруг,
Или кулачными бойцами
И пляской веселю мой дух;
Или о всех делах заботу
 Оставя, езжу на охоту
И забавляюсь лаем псов;
Или над Невскими брегами
Я тешусь по ночам рогами
И греблей удалых гребцов.

Тут трудно не угадать, в кого метит ода — в Алексея Орлова, любителя молодечества русского, песен, плясок и кулачных боев, в Петра Панина, забывавшего службу ради псовой охоты, в Семена Нарышкина, который первым завел в России роговую музыку. Инструмент в роговом оркестре издавал только одну ноту, простую гамму исполняли восемь музыкантов, каждый по очереди дуя в свой рог. Сколько побоев принимали крепостные артисты, прежде чем разучивали пьесу! Но умел сладить Нарышкин свой оркестр — стройно текли мелодии, сто музыкантов играли, как один человек.

Следом за развлечениями вельмож изображал Державин домашний быт в небогатом дворянском семействе, и самые обычные, не поэтические слова и понятия включались в строфы «Оды к Фелице»:

Иль, сидя дома, я прокажу,
Играя в дураки с женой;
То с ней на голубятню лажу,
То в жмурки резвимся порой,
То в свайку с нею веселюся,
То ею в голове ищуся;
То в книгах рыться я люблю,
Мой ум и сердце просвещаю:
Полкана и Бову читаю,
За библией, зевая, сплю.

В торжественных одах о государях было принято писать самым высоким слогом, поэты сравнивали их с солнцем, представляли божествами, дарующими своим подданным счастье. Державин, нарушив эту прочную традицию, показал монархиню как частного человека и не произносил при этом никаких пышных слов:

Мурзам твоим не подражая,
Почасту ходишь ты пешком,
И пища самая простая
Бывает за твоим столом…
Не слишком любишь маскарады,
А в клоб не ступишь и ногой;
Храня обычаи, обряды,
Не донкишотствуешь собой…

Державин просто и уверенно говорил в стихах с императрицей. Он перечислил некоторые ее деяния и похвалил за них, но напомнил, что бывают самодержцы, которые легко проливают народную кровь, и, в сущности, достоинства Екатерины приобрели вид негативный: хорошо уже и то, что она не истребляет людей, как это делают дикие звери:

Поступки снисхожденьем правишь;
Как волк овец, людей не давишь…
Стыдишься слыть ты тем великой,
Чтоб страшной, нелюдимой быть;
Медведице прилично дикой
Животных рвать и кровь их пить.