Держава и топор

В «Обряде как обвиненный пытается» есть упоминания еще четырех видов пыток, которые применялись в русских застенках. В их описании мы узнаем пыточные инструменты, известные по литературе о европейской инквизиции. Во-первых, это винтовые ручные зажимы, то есть «тиски, сделанные из железа в трех полосах с винтами, в которые кладутся злодея персты сверху большие два из рук, а внизу ножные два и свинчиваются от палача до тех пор, пока или не повинится или не можно будет больше жать перстов и винт не будет действовать». Во-вторых, «испанский сапог» – его надевали на ногу и затем в скрепу забивали молотком дубовые клинья, постепенно заменяя их клиньями все большей и большей толщины. Самым толстым считался восьмой клин, после чего пытка прекращалась, так как кости голени пытаемого ломались.

Две другие пытки попали в Россию с Востока. Первая называется «клячить голову», а вторая – пытка водою: «Наложа на голову веревку и просунув кляп и вертят так, что оный изумленным бывает. Потом простригают на голове волосы до тела и на то место льют холодную воду только что почти по капле, от чего также в изумление приходит». Так описана эта пытка в «Обряде». Из следственного дела 1713 года известно, что попа Ивана Петрова «мучали и клячем голову вертели». Клячили не только голову. В 1788 году помещика Анненкова, обвиняемого в убийстве крестьянина Макарова, должны были «скрючить, притянуть веревкою верхние части тела к ногам насколько это было возможно. При этом, чтобы туже натянуть веревку для скрючивания, была употреблена палка».

Известное выражение «сказать всю подноготную» возникло от пытки в виде забивании под ногти пытаемого железных гвоздей или деревянных колышков. Возможно, так пытали под Петергофом, в присутствии Петра I, царевича Алексея. Андрей Рубцов, который попал в Тайную канцелярию в 1718 году по доносу товарища, показал, что слышал пыточные крики, а потом видел царевича с завязанной рукой. Впрочем, сына царя могли пытать и просто упомянутым выше ручным зажимом – «репкой».

Пыткой было и кормление арестанта соленой пищей, причем ему долго не давали напиться. Даже в 1860‐х годах этот способ добиться нужных показаний был в ходу, и называли его «покормить селедкой». Об этой пытке упоминается даже в комедии Н. В. Гоголя «Ревизор», когда идет речь о приемах работы судьи Ляпкина-Тяпкина.

Солью посыпали раны пытаемых. Крестьяне заводчика Н. Н. Демидова в 1752 году жаловались, что хозяин в заводском застенке «бьет немилосердно кнутом и по тем ранам солит солью и кладет на розженое железа спинами».

Пыточные вопросы, как и во время «роспроса», составлялись заранее на основе извета, роспросных речей, других документов. Протокол допроса на пытке был близок к тому, который вели во время роспроса и очной ставки. Вопросы писали на листе столбцом слева, а на правой, чистой половине листа записывались ответы, полученные с пытки, – иногда подробные, повторяющие вопрос, но в утвердительной или отрицательной форме, иногда краткие («признается», «винится», «запирается»).

Что же хотели следователи услышать на следствии от своего «клиента»? В первую очередь они ждали признания своей вины, но достижением раскаяния задачи сыска, естественно, не ограничивались. Типичный вопросник арестованному за «непристойные слова» содержал следующий набор вопросов:

1. «С какого подлинно умыслу и намерения [это] затевал?»

2. «Не научал ли ево кто о том затевать?»

3. «Не имел ли он с кем в том какого согласия?»

4. «Об оных словах (или делах. – Е. А.) кому еще разглашал?» (вариант: «Не объявлял ли кому для какого разглашения?»).

5. «Не слыхал ли он о том от кого других?»

Приведу ответы на подобные вопросы гренадера Никиты Елизарова, осуждавшего в 1734 году императрицу Анну и говорившего, что в Петербурге «потехи… а в Руси плачут от подушного окладу»: «А умыслу и никакого в том намерения и злобы он, Елизаров, не имел, и об оном говорить никто ево, Елизарова, не научал, и согласных в том с ним, Елизаровым, никого не было, и чрез разглашение оных непристойных слов мыслию своею ничему он, Елизаров, быть не надеялся, и другие, кто имянно такие ж, или другие какие непристойные слова говорил ли, того он, Елизаров, не знает и ни от кого не слыхал». Разумеется, вопросы арестантам – крупным государственным деятелям и «персонам знатным» были сложнее, но все же и они обязательно включали в себя в той или иной форме упомянутые выше темы.

Неясно, каким образом во время виски и битья кнутом велcя допрос. Или пытаемому задавали вопрос, после чего следовал удар (или серия ударов), ответ и запись ответа, или человека били и до вопросов, и после них. Из дел российского сыска мы видим, что пытаемый давал показания в висячем положении. Как пишет Перри, удары кнутом «обыкновенно производятся с расстановкой и в промежутках подьяк или писец допрашивает наказуемого».