Держа океан (ЛП)

— Спорим, с ним все сложнее. Но я согласен, он не собирается так просто сдаваться и оставаться здесь.

Весь вечер мы провели в своей квартире, так что о Дэвиде мы больше ничего не узнали. Рано утром, после секса с Джереми, я сел на автобус и отправился на учебу. Дэвида я увидел днем, когда приехал домой и пошел искать Джереми. Джереми сидел под своим любимым деревом, а недалеко от него был Дэвид со своим помощником. Выражение его лица было легко прочитать, потому что с каждым новым днем оно не менялось: он был зол и ненавидел «Рузвельт» так же сильно, как я его любил. Я старался избегать его и не создавать неприятностей, но Дэвид был злым, и ему все мешали. Если вокруг не было проблем, он создавал их сам.

Однажды, когда я вышел из автобуса, Джереми уже ждал меня на остановке, улыбающийся и взволнованный.

— Я так рад, что ты уже дома. — Он взял меня за руку и указал на железнодорожные пути. — Я боялся, что ты его пропустишь. Он приехал во время моей прогулки, и я пошел тебя встретить, чтобы ты поторопился его увидеть.

Он потянул меня сильнее, чем мне нравилось, но, когда мы повернули за угол, и я увидел, что подъезжает к платформе, я был рад, что он сильно меня тянул.

Это был поезд. Но этот поезд отличался от тех поездов, которые я видел на этих путях. Это был большой черный паровоз, и когда он вплотную подошёл к платформе, его свисток загудел. От этого звука по моей коже побежали мурашки. Его двигатель, как и он сам, был таким странным и таким красивым. Все машины разговаривают со мной, но этот был особенно старым и удивительным. Я хотел, чтобы он остановился, и я мог бы к нему прикоснуться и узнать о нем все.

Позади пыхтящего головного вагона с паровым двигателем шли пассажирские вагоны, которые понравились мне даже больше главного. Старомодные пассажирские вагоны, из окон которых высовывались люди и приветственно махали нам руками.

Половина жителей «Рузвельта» стояли в конце улицы, смотрели на пути и тоже махали руками вслед проходящему поезду. Дэвид тоже там был, но я проигнорировал его и стоящих вокруг людей, ведь это был самый чудесный поезд, что я когда-либо видел на своих железнодорожных путях. Я не смог удержаться и стал напевать, покачиваться и хлопать от счастья в ладоши, пока считал и запоминал количество окон, колес и идентификационный номер каждого вагона. Когда поезд пройдет, я найду его в интернете, чтобы узнать, что это и почему он проезжал здесь, но сейчас он был передо мной, и я был счастлив, словно наэлектризованный, так счастлив, что забыл о присутствии других людей.

Джереми тоже радовался. Когда поезд уехал и вагоны скрылись из вида, он улыбнулся мне широкой светлой улыбкой, как и Салли с Тэмми. Мальчик аутист Марк, живший по соседству с нами, не смотрел на меня, но по тому, как он смотрел на поезд, я понял, что он наслаждался им так же, как и я. На самом деле все жители наслаждались этим зрелищем. Кроме одного. Дэвид не смотрел на поезд. Он наблюдал за мной.

Он уставился на меня из своего инвалидного кресла, и мне было жаль, что выражение на его лице не было хоть чуть сложнее. Потому что я точно мог сказать, что он обо мне думает. Для него я был уродом. Наверное, он бы думал про меня еще хуже, если бы узнал, как часто я что-то считаю. Но он увидел то, как я качаюсь, издаю звуки и хлопаю в ладоши и посмотрел на меня так, как смотрели хулиганы на территории кампуса. Боб Лорис, в отличие от своего сына, был хорошим человеком. Салли и Тэмми называли Дэвида «бедным мальчиком», но он таким не был. Так же говорила и моя мама, да даже Джереми было его жалко. Но не мне. Он мог сидеть в коляске и у него мог быть поврежден позвоночник, но он мне вообще не нравился. Я не желал ему смерти, но, если бы он переехал жить куда-нибудь еще, мне было бы совсем хорошо.

Глава 18

Джереми

По идее, я должен был быть доволен своей жизнью. У меня был парень, в которого с каждым днем я влюблялся все сильнее. Хотя ему я об этом пока не сказал. Вернее, я сказал, что люблю его, когда пытался покончить с собой, но это было, скорее, прощание, чем признание в любви. Еще я говорил ему эти слова в первый день моего пребывания в больнице, но, возможно, это было сказано под воздействием лекарств. Если я и любил его тогда, то сейчас люблю его намного сильнее, но слишком боюсь сказать ему об этом. Конечно, я знал, что когда-нибудь ему в этом признаюсь. Теперь у меня были хорошие лекарства, которые держали меня в душевном равновесии, да и регулярные сеансы терапии у доктора Норта позволяли мне чувствовать себя лучше, чем когда бы то ни было. Иногда депрессия приковывала меня к постели, но это происходило редко, и я больше не чувствовал себя таким подавленным, как это было раньше. Мои родители все еще странно себя вели, но платили по моим счетам и не пытались лепить из меня человека, которым я быть не могу. Я жил в невероятном месте, и после моего пребывания в «Икарусе» я точно знал, как ценен для меня «Рузвельт», и мне повезло, что я живу здесь.