Джонни впал в задумчивое настроение. Фрэнси отбежала вперед и продолжила собирать листья.
Они подошли к школе, и Фрэнси с гордостью показала ее папе. Позднее солнце подкрасило неяркие кирпичи, а маленькие окна, казалось, дрожат в его лучах. Джонни долго смотрел, потом сказал:
– Да, вот это школа так школа. Вот это я понимаю.
И, как всегда, когда его что-то волновало или трогало до глубины души, он выразил свои чувства пением. Прижал старый котелок к сердцу, встал ровно и, глядя на школу, запел:
Человеку со стороны это показалось бы глупым: мужчина в зеленоватом фраке и свежей рубашке держит за руку худую изможденную девочку и самозабвенно поет посреди улицы пошлую песенку. Но, по мнению Фрэнси, Джонни вел себя абсолютно правильно и даже прекрасно.
Они перешли улицу и вышли на поле, которое в народе называлось пустырем. Фрэнси набрала целый букет золотарников и диких астр, чтобы принести домой. Джонни рассказал ей, что когда-то здесь были индейские захоронения и он мальчиком часто приходил сюда, искал наконечники стрел. Фрэнси предложила поискать. Они побродили с полчаса и ничего не нашли. Джонни припомнил, что в детстве он тоже ни разу ничего не нашел. Это ужасно рассмешило Фрэнси. Тогда папа признался, что, может, это вовсе и не индейское кладбище, просто кто-то выдумал эту историю про индейцев. Если говорить начистоту, то Джонни сам ее и выдумал.
Собрались домой, и у Фрэнси к глазам подступили слезы, потому что папа так ничего и не сказал о ее переводе в новую школу. Он заметил ее слезы и мгновенно придумал план.
– Вот как мы поступим, малыш. Обойдем все дома в этом районе, выберем самый красивый и запишем адрес. Потом я сочиню письмо твоему директору, что мы переезжаем и ты переходишь в другую школу.
Они выбрали дом – белый, одноэтажный, с острой крышей и палисадником, в котором росли хризантемы. Джонни аккуратно записал адрес.
– Ты понимаешь, что мы поступаем не очень хорошо?
– Почему, папа?
– Есть поговорка: на чужой каравай рот не разевай.
– Но это же вроде белая ложь…
– Это вроде такой лжи, которая во благо. Так что тебе придется вести себя в два раза лучше, чтобы оправдать эту ложь. Нельзя получать плохих оценок, опаздывать, пропускать занятия. Помни, что ты не должна дать директору повода посылать письмо почтой.
– Папа, я буду самой лучшей ученицей, если попаду в эту школу.
– Хорошо. А теперь я покажу тебе короткий путь до школы, через парк. Я хорошо знаю его. Да, господа, я его хорошо знаю.
Он показал Фрэнси парк и как через него пройти по диагонали, чтобы выйти прямиком к школе.
– Тебе понравится эта дорога. В парке можно по дороге в школу наблюдать за природой, как меняются времена года. Что ты на это скажешь?
Фрэнси вспомнились слова, когда-то прочитанные мамой, и она ответила:
– О, чаша моя полна до краев!
И это была правда.
Когда Кэти узнала про их план, она ответила:
– Решайте сами. Только меня не втягивайте. Если полиция придет вас арестовать за то, что вы дали ложный адрес, я честно скажу, что к этому отношения не имею. Одна школа ничем не лучше и не хуже другой. Я вообще не понимаю, почему она хочет перейти. Какая разница, в какую школу ходить, домашнее задание все равно зададут.
– Хорошо, договорились, – ответил Джонни. – Фрэнси, вот тебе пенни. Сбегай в кондитерскую лавку, купи лист писчей бумаги и конверт.
Фрэнси сбегала туда и обратно. Джонни написал записку, в которой говорилось, что Фрэнси переезжает к родственникам по такому-то адресу и ее нужно перевести в другую школу. Он добавил, что Нили остается жить дома, ему не требуется перевод. Внизу Джонни поставил свою подпись и для солидности подчеркнул ее.
На следующее утро Фрэнси дрожащей рукой подала записку директрисе своей школы. Дама прочитала ее, хмыкнула, выписала бланк перевода, отдала Фрэнси вместе с табелем и отпустила ее. Школа была и так переполнена.
Фрэнси отнесла документы директору новой школы. Он пожал ей руку и выразил надежду, что в новой школе ей понравится. Дежурный отвел ее в класс. Учитель прервал урок и представил Фрэнси ученикам. Фрэнси обвела взглядом ряды девочек. Одеты все бедно, но чисто. Ее посадили за отдельную парту, и она с охотой принялась за обычные школьные дела.
Учителя и ученики в новой школе были не такие грубые, как в прежней. Да, попадались недобрые дети, но это была обычная детская злость, а не стадная травля слабого. Учителя часто теряли терпение и могли рассердиться, но не издевались. Телесных наказаний тут не применяли вовсе. Все родители были коренные американцы, они слишком хорошо знали права, данные им Конституцией, чтобы безропотно сносить несправедливость. Они не позволяли унижать и оскорблять себя, в отличие от вновь прибывших эмигрантов или американцев в первом поколении.