Выпить, выпить поскорее. Секретарское уже выветрилось, оставив в организме ощущение дискомфорта, разговор с Ромкой дискомфорт превратил в предощущение катастрофы, вид компании ужасал перспективой амикошенского общения. Выпить, выпить поскорее.
– Выпить, выпить поскорее! – выразил вслух его тайные желания жизнеутверждающий женский голос. Мудрая Жанна глядела на Смирнова с противоположного конца стола, жалеючи глядела. – Я права или не права, долгожданный вы наш, Александр Иванович?
– Красивая женщина всегда права, – сам не ожидая от себя такой прыти, бабахнул комплимент Смирнов.
– Вот это мужчина! – зашлась от восторга Жанна.
Не спросясь, внутренне ощущая себя здесь главным, со стаканом в руках вознесся над столом писатель из народа. Молча постоял, сосредоточенным молчанием требуя тишины, через некоторое время добился ее и начал негромким голосом, нажимая на истинно волжское круглое «о», значительную и вдумчивую речь:
– Мы все, собравшиеся здесь, безмерно рады приезду Александра Ивановича…
– Про это уже спели, – из угла подал реплику поэт Олег Торопов.
– Не перебивай меня, Олег, – очень спокойно попросил писатель. «О» в имени Олег из его уст выкатилось, как колесо. – У тебя будет время сказать все, что ты хочешь…
– Такого времени не будет никогда, – опять вклинился Олег Торопов.
– Роман… – по-прежнему тихо, но чрезвычайно грозно потребовал экстренного наведения порядка за столом оратор.
– Заткни фонтан, Олежек, – нежным голосом попросил Казарян.
Торопов, надо полагать, понял, что зашел слишком далеко и игриво сдался:
– А ведь убьет меня гневный армянин, к чертовой бабушке…
– Убью, – согласился с ним Роман.
– Так я продолжаю, – утомленно сообщил писатель Фурсов. – Прибытие Александра Ивановича, как мне кажется, поможет найти всем нам мир и согласие и дружно, в верном направлении продолжить работу над нашим кинофильмом. Я уверен, что богатейший жизненный опыт человека, прошедшего труднейшие испытания войны и мира, позволит ему раз и навсегда положить конец попыткам некоторых лиц дискредитировать идейно-художественную концепцию сценария, как на трех китах покоящуюся на советском патриотизме, социалистическом мировоззрении и истинной народности. Ваш долг, Александр Иванович, пресечь вреднейшую идеологическую деятельность…
Тут уж и Александр Иванович не выдержал, перебил:
– Пресечь – это арестовать кого-нибудь, что ли? Тогда кого? Доноси.
– Слава советской милиции! – из угла выкинул лозунг Торопов.
– Вы неправильно меня поняли, Александр Иванович! – писатель, вдруг потеряв деревенский румянец, подсобрался, сжался в комок – понял, что вляпался, напомнил:
– Я свой тост начал со слов о мире и согласии.
– Так мы пьем или не пьем? – взъярилась Жанна.
– За мир и согласие! – в безнадеге провозгласил писатель и первым выпил.
За мир и согласие выпили все и все налитое. Чтобы продлить покой за столом, следующим тостом Роман Суренович Казарян поддал лирического тумана, розовым облаком которого он окутал уже как бы былинную фигуру своего старого друга и учителя:
– У меня сегодня маленькое счастье, друзья! Да нет, не маленькое. Настоящее. Рядом со мной человек, по которому я соизмеряю каждый свой поступок, каждое свое решение, каждую свою мысль. Эмоцию, чувство ни с чем соизмерить невозможно, это не просчитывается, это не наш, это генный импульс, но все равно, по истечении определенного срока после спонтанно свершенного я спрашиваю себя: «А как на это взглянет Саня?» И каждый раз я понимаю, как к тому или иному поступку, решению, эмоции отнесется Александр. Не потому, что он примитивен или прост, а потому, что он честен без оговорок и правдив без умолчаний. Мы же все, все в глубине души знаем, где истина или хотя бы как к ней идти, но мы все, все старательно отодвигаем ее в сторону и идем не совсем туда, куда следует. И все списываем на обстоятельства. Для него нет оправдывающих его обстоятельств. Он мне друг? Друг, конечно. Но не все этим определяется. Он – мой добрый ангел. Сегодня я услышал: крылья шелестят. Это Саня прилетел. За Саню!
И опять все выпили по полной. После столь изысканного тоста в стиле «ориент» выпить не по полной было бы просто безнравственно. Но вторая полная – она и есть вторая. Тем более, что и первая была полной. Загалдели, зашумели все, добираясь до закуски, а закусив, естественно, распустили языки. Глядя через стол на Смирнова бесовскими глазами, первой начала задиристую атаку подлая девка Жанна:
– Вам бы шестикрылым серафимом каждому из нас на перепутьи являться, а вы в милиции служите. Правильно ли это?
– Правильно, – добродушно откликнулся Смирнов. Ему уже все нравилось, даже подначки. – Я и являюсь. Только не на перепутьи, а на перекрестке.
– Ты с ней не связывайся, – посоветовал подсевший к нему Сеня Саморуков, бесцеремонно отодвинув Казаряна. – Она ведьма. Лучше сразу скажи, Иваныч, завтра со мной на рыбалку пойдешь?
– А как же съемка? – забеспокоился сбоку Казарян.