Деревянный Меч и Та, Которую Любит Небо

А в горах, окружающих древнюю башню, где нашли приют двое изгнанников, вступала в свои права зима – совсем не похожая на малоснежную и мягкую степную зиму с частыми оттепелями, и уж тем более на зиму Бидлонта, когда почти всё время идёт мокрый снег с дождём. А на юге Многоречья так вообще зимы нет, равно как и в Эсхоре-Улейде.

Три дня после возращения гиалийца из неудачной погони валил густой снег. Затем установилась ясная солнечная погода. Снег растаял, оставив после себя ужасную слякоть. В горах стало опасно – дважды в своих скитаниях Даргед чудом избежал гибели в оползнях, вызванных бурным таянием снега.

Потом вновь резко похолодало, ветер гнал тяжёлые и угрюмые снеговые тучи, горные леса, как-то резко лишившиеся последней листвы, заметало мелкой ледяной крупой.

-Вот и зима, моя прелесть – сказал гиалиец, возвращаясь в башню с очередной вязанкой дров – Теперь точно в ближайшие три месяца нам можно не опасаться людей. Самыми главными врагами для нас будут голод и холод.

-Иди, похлёбка уже готова – не оборачивая головы, позвала Дандальви. Голод и холод её не страшили, когда рядом был Даргед.

Глава девятая. Зима в горах.

Рано встаёт,

кто хочет отнять

добро или жизнь;

не видеть добычи

лежачему волку,

а победы – проспавшему.

Речи Высокого

I

Двое – волк и человек – брели по горному склону. Капли крови вели вниз, в буреломный распадок – олень, подстреленный гиалийцем, уходил, повинуясь инстинкту, в непролазную чащу, где его труднее настигнуть. Раненый зверь был недалеко. Даргед видел его, бороздящего глубокий снег, и чувствовал его страх и желание жить.

Если бы гиалийцу ещё год назад сказали, что он займётся охотой, то он бы счёл сказавшего такое безумцем. Но суровая действительность заставила не признающего мясной пищи взять в руки лук и убивать живых и чувствующих. Это оказалось чуть труднее, чем убивать угрожающей твоей жизни трупоедов. Сам он бы прекрасно обошёлся собранными кореньями, орехами и ягодой. Но Дандальви без мяса бы точно долго не протянула. И потому он идёт сейчас по следу истекающего кровью оленя.

Хорг, резко рванувшись вперед, настиг несчастное животное, вцепился ему в ногу. Олень, судорожно дёргаясь, пытался освободиться. В глазах его, читалась боль и мука. Даргед метким выстрелом под левую лопатку прекратил мучения жертвы. Волк, почуяв, что олень мёртв, привычно отошел в сторону, предоставляя действовать хозяину.

Гиалиец перерезал оленю глотку, кровь потекла на снег. Хорг принялся глотать снег по полам с кровью. Обескровленную тушу охотник взгромоздил на плечи и пошёл вверх по склону, выбираясь на тропу, ведущую к дому.

В наступающих сумерках он шёл с коченеющим оленем на плечах по замершему лесу. Впереди вился сизый дымок над далёкой башней – там была Дандальви, там было тепло, там была луковая похлёбка и мерзлая ягода. Но туда ещё надо дойти.

Дважды гиалиец останавливался, чтобы отдохнуть – ещё месяц назад он преодолел бы эти восемь или девять харилей без остановки. Но непривычный холод и постоянное недоедание подкашивали даже обитателя Бидлонта, который обладал огромной, по сравнению с трупоедами, способностью выдерживать невзгоды и лишения. Что уж говорить о Дандальви – её внешний вид внушал Даргеду всё большее опасение.

Дандальви заметила мужа сразу, как только он вышел из леса на окружающую башню поляну. Гиалиец шёл, тяжело ступая по рыхлому снегу, волк трусил вслед за ним. Дочь ард-дина выскочила наружу. Встретились они в двух сотнях шагов от жилища. Даргед привычным жестом скинул с левого плеча лук с колчаном в руки жены. Ничего не было сказано – и так всё ясно – охота была удачной, и Дандальви на ближайшее время обеспечена пищей.

В полутёмной прихожей, пропахшей горелым жиром, невыделанной кожей и сырым мясом, гиалиец бросил тушу, бывшую полдня назад оленем, возле очага. Здесь уже висела, растянутая на колышках, вбитых в стену, шкура горного козла. Рогатый жилец каменистых вершин расстался с жизнью восемь дней назад. За это время с грехом пополам дочь ард-дина, сумела снять с козла шкуру и соскрести с неё жир. Что уже само по себе было великим деянием для женщины, рук которой за всю жизнь не оскверняла никакая работа, исключая вышивку.

С трудом сдерживал позывы к рвоте, Даргед поднялся на второй этаж, где смог, наконец, перевести дыхание. Научившись убивать людей, он сумел заставить себя убивать животных. Но разделывать трупы – это было свыше его сил. Потому Дандальви в одиночку, сама преодолевая брезгливость, кромсала туши добытых мужем зверей, виноватых только в том, что она хотела есть. А гиалиец в это время сидел в маленькой каморке, служащей им спальней, куда не доносились запахи смерти, господствующие внизу.