Бормотание сделалось отчетливее. Кенет не мог узнать этот голос, но его узнал Наоки – и закричал что есть мочи, сам того не желая и не отдавая себе отчета в своих словах. Память детства, когда сильные руки отца подымали его из кроватки, избавляя от ночных сонных кошмаров, исторгла из уст Наоки отчаянный вопль: “Папочка, спаси!”
Отец Наоки стоял посреди степи и читал молитвы, перебирая четки. Он должен был увидеть воинов, но взгляд его невидяще упирался в горизонт. “Так и должно быть, – понял Кенет. – Это мы с Наоки спим, а отец его не спит. Он не может нас видеть”.
Наоки снова вскрикнул, потому что меч Инсанны полоснул старика по груди – и прошел насквозь. Отец слегка вздрогнул, сбился, но пальцы его только сильнее стиснули зерна четок. Он расправил плечи и снова начал читать молитвы. Инсанна вновь замахнулся, но меч уже таял в его руке, расплываясь белесым туманом. И сам Инсанна начал таять понемногу. Он поднес полупрозрачную руку ко лбу, туда, где под шелковой повязкой скрывалась памятная Кенету странная рана, будто стараясь унять нестерпимую головную боль.
– Многообещающее начало, – усмехнулся Инсанна дрогнувшими губами и исчез.
В молельне было тихо и спокойно. Ее стены словно впитывали слетающие с уст слова. От алтаря исходил приглушенный аромат курений. Однако ни тишина, ни слабый запах священных благовоний не приносили привычного умиротворения. Старый вельможа ощущал неизъяснимую тревогу. Она заставляла произносить молитвы все быстрее и быстрее, и от этого старику начинало казаться, что он куда-то бежит. Он заставлял себя замедлять речь, вдумываться в каждое слово. Никогда еще не было ему так неимоверно трудно сосредоточиться на молитве. В нем крепла непонятная уверенность, что там, в спальне Тайин, происходит нечто страшное, и он опять ничем не может помочь своей дочери – только молиться. Он ведь не маг. Маг лежит на полу возле ее кровати.
Внезапно острая боль в груди заставила его замолчать. Любой другой человек от такой боли со стоном схватился бы за сердце и рухнул на пол. Но старый вельможа никогда не подчинялся тому, что презирал, – даже боли. Он с усилием выпрямился, покрепче сжал четки и вновь принялся молиться.
Боль отпустила так же неожиданно, как и началась. Приступ ее не прошел бесследно, а разрешился мгновенной вспышкой бреда. Старику явственно представился человек в потемневшем от крови хайю. Он быстрыми шагами пересек молельню и ушел в стену. Отец Наоки не успел даже лица его рассмотреть, только спину.
Старик запнулся. Руки его задрожали так сильно, что он едва не уронил четки. Все же требовалось нечто большее, чем бредовое видение, чтобы отвлечь его от исполнения долга. Он продолжал молиться, и желанный покой наконец-то снизошел на его душу. Тревога отхлынула и больше не подступала.
Вновь раздались шаги, на сей раз не призрачные: дверь молельни распахнулась. Старик обернулся и взглянул на сына и его приятеля-мага. Его не испугали набрякшие веки и утомленное лицо Кенета там, в усыпальнице, – но то, что старик увидел сейчас, потрясло его.
Окажись на лице Кенета или Наоки кровавая рана, это было бы всего лишь страшно. Но по правой щеке воина тянулся белый рубец давно затянувшегося шрама. Другой старый шрам пересекал тыльную сторону кисти. И точно такой же давний рубец тянулся вдоль шеи молодого мага.
– Что это? – с ужасом спросил старик.
– Страшные сны, – краешком губ улыбнулся Кенет. – Больше их не будет.
– А если?.. – Отец Наоки не договорил.
– На всякий случай молитесь, – сказал Кенет. – Вы хорошо молитесь, искренне. У вас получится.
Старик и предположить не мог, что нахальный маг, так недавно диктовавший ему условия, станет кланяться. И тем более он не ожидал ничего подобного от родного сына. Уж он-то знал, что Наоки скорее даст отрубить себе голову, чем склонит ее перед отцом. Но, к его великому изумлению, молодые воины отдали ему глубокий почтительный поклон. Когда они выпрямились, надменный вельможа посмотрел на них, на их усталые лица, на шрамы, которых не было всего два часа назад, – и поклонился в ответ. Глубоко и неспешно.
Настала пора возвращаться на постоялый двор, но Кенет отчего-то медлил.
– Я понимаю, ты хотел бы побыть с сестрой… – нерешительно начал он.
– А в чем дело? – не сразу догадался Наоки.
– Если бы ты мог меня проводить… – смущенно произнес Кенет. – Понимаешь, мне немного страшно.
Наоки внимательно посмотрел на него и засмеялся.
– Что поделаешь, – слегка обиделся Кенет, – храбрости у меня маловато.
– Ты уверен? – фыркнул Наоки. – Чтобы сознаться, что тебе страшно, нужно очень много храбрости. По-моему, ты самый храбрый человек, какого я видел.
– Вот уж нет, – отрезал Кенет. – Проводишь?
– Конечно. Да тут и недалеко.
– Дальше, чем ты думаешь, – возразил Кенет. – Мне сначала нужно побывать на том берегу.
– Согласен, – кивнул Наоки. – После такого боя проветриться не помешает.
– Не будем об этом, – попросил Кенет.