Деревянный Меч

У Кенета мигом кусок в горле застрял. Когда перед ним трепетали и заискивали простые крестьяне, это было достаточно неприятно. Но когда перед тобой угодливо ползает во прахе высокомерный аристократ, от непристойности происходящего в глазах темнеет, во рту появляется противный вязкий комок, тянет под ложечкой, в бессильной ярости сводит все мускулы, и какая-то часть разума издает беззвучный надсадный вопль. Кенет понимал, что движет стариком, но легче ему от этого понимания не становилось – наоборот. Все же он хотя и с трудом, но опомнился и взял себя в руки: не во имя приличий, а ради Наоки. Одного взгляда на его перекошенное бледное лицо Кенету хватило. Наоки страдал вдвойне. Поведение отца само по себе было тягостно для юного воина: он тоже понимал, что происходит, но за двенадцать лет отвык от подобных сцен. Ему было так больно, словно кто-то сунул руки в еще не зажившую рану и разодрал ее вновь. Но он еще мог бы стерпеть, не будь рядом Кенета. Наоки было непереносимо стыдно перед другом за отца. Притом же какой ни есть, а это его отец… Зная Наоки, Кенет не сомневался: если он хоть как-то выкажет свои чувства, Наоки будет сломлен. И случаются же среди воинов такие порывистые натуры! Кенет овладел собой совершенно. Он не обращал больше внимания на чудовищную угодливость старого вельможи, вежливо улыбался и думал только о том, как бы увести отсюда Наоки, пока с ним что-нибудь не приключилось. Может, попросить его, чтобы проводил до постоялого двора? Да, и притом поскорее. В этой мысли Кенет утвердился окончательно, когда старик, рассыпаясь в похвалах и исходя натужным восторгом, заговорил о плате за услуги. Наоки, не поворачивая головы, прошипел сквозь зубы:

– Если ты посмеешь предложить ему деньги, я тебя по-настоящему убью.

Кенет сделал вид, что ничего не слышал.

Мучительная трапеза прервалась неожиданно. В залу вбежал перепуганный слуга – не из тех, что прислуживали за столом. Судя по гневному изумлению отца Наоки, если бы кувшин с вином плюнул ему в лицо, это было бы куда как менее невероятно и недопустимо.

– Молодая госпожа, – задыхаясь, сообщил слуга, – она… стонет очень… и мечется…

Кенет вскочил и опрометью бросился в спальню Тайин.

Девочка дышала тяжело и часто, на ее бледном личике застыло выражение испуга.

– Остолоп! – гневно вырвалось из уст Кенета. Он был зол на себя.

– Что это? – с ужасом спросил Наоки, вбегая следом за ним.

– Дурные сны, – коротко ответил Кенет. – Я должен был догадаться… С этим надо покончить раз и навсегда.

– Но как? – растерялся Наоки.

Кенет, не говоря ни слова, улегся на пол возле кровати. Он не был уверен, что сумеет заставить себя заснуть, но с удивлением обнаружил, что его неудержимо клонит в сон. Он закрыл глаза, и в мутной полудреме перед его мысленным взором мелькнуло что-то донельзя отвратительное и страшное.

“Это не мой сон, – понял Кенет. – Бедная девочка”.

Рядом с ним Наоки внезапно зевнул, едва не вывихнув челюсть.

– Я сейчас буду спать здесь, – невнятно объявил Кенет. – Так надо. – И добавил, повинуясь внезапному предчувствию: – Наоки, не уходи, побудь рядом…

Что ответил Наоки и о чем спросил его отец, увидев распростертого на полу мага, Кенет уже не услышал. Он провалился в сон тяжело, как камень в темную воду. Он не знал, что Наоки неожиданно для самого себя заснул рядом с ним почти мгновенно. Что отец Наоки, едва успев войти в комнату, вышел, тихо притворил за собой дверь и направился в домашнюю молельню. Конечно, дочери помогли не его долголетние молитвы, а ненавистное искусство ненавистного чужака, но большего он для нее сейчас сделать не мог и не умел.