Деревянный каземат

Но вот настал день, когда парень пришел к выводу, что новых красивых девушек в округе не осталось, и можно наконец-то сузить круг поисков. Что тут началось! А наша девушка решила, что ей будет очень больно потерять свою мечту, и видеть, как парень живет с другой, как у них рождаются дети. Она подумала, что лучше совсем уйти из города, благо, этого никто и не заметит. Такой план она вынашивала давно, поэтому собранные вещи всегда стояли наготове – оставалось только взять их, запереть дом и идти, куда глаза глядят.

Была ночь, и улицы города выглядели абсолютно пустыми, но девушка не боялась ходить одна, потому что все равно никто не позарится на такую уродину. Она уже подходила к городским воротам, когда навстречу попалась одна-единственная старуха, которая окликнула беглянку, и та остановилась. Девушка видела, какая старуха грязная и страшная, в какие лохмотья одета, и подумала, что выглядит та еще ужаснее, а потому не будет смеяться, если поведать ей свою трагическую историю. Но вместо сочувствия, старуха молча протянула ей зеркальце. Девушка взглянула в него и увидела прекрасное лицо. – Кто это? – удивилась она. – Это ты, – ответила старуха. – Это не я! Ты обманываешь меня! – возмутилась девушка, – я совсем не такая! – Нет, это ты обманываешь себя, – возразила старуха, – ты думаешь, что люди видят тебя такой же, как видишь ты сама, и страдаешь, считая себя уродливой. А ведь каждый смотрит на тебя по-своему, и по-своему видит тебя, поэтому поскорее возвращайся домой – там тебя ожидает сюрприз…

– Это ты придумала специально для меня? – перебила Аревик. Концовка ее совершенно не интересовала – она и так знала, что в сказках все заканчивается счастливо.

– Если б я могла придумывать такие истории, то стала б писательницей, а не администратором в гостинице.

– Ты ж говорила, что изучаешь живопись.

– Это Аня Тарасова была искусствоведом… пока не познакомилась с Сусанной Фурмент. Думаешь, мне интересно опять сидеть всю жизнь среди картин? Нет, мне хочется к обычным людям, поэтому я давно сменила профессию. На кафедре, конечно, был шок, когда Аня ушла, бросив недописанную диссертацию, но ничего, пережили. Я и на выставку забрела случайно – что-то ностальгическое прорезалось – зато встретила тебя… Так тебе понравилась притча?

– Думаешь, мне надо снова встретиться с Костей? – спросила Аревик вместо ответа.

– Не надо понимать все так буквально, – Аня рассмеялась, – зачем тебе этот алкаш, даже если и окажется, что он неравнодушен к тебе? Он свое дело сделал и может быть свободен. Нет, я хочу сказать, что надо почаще заглядывать в зеркало и пореже искать в себе проблемные точки. Чтоб не страдать, надо в первую очередь любить себя…

– Я не думаю, что у меня получится.

– А ты попробуй. У тебя впереди десятки жизней – не понравится, следующую можешь прожить по-другому. Но тебе понравится… хотя, знаешь, – Аня задумалась, – наверное, по началу все женщины считают так же, как ты – они просто боятся стать самыми лучшими, поэтому и не становятся ими; они заранее готовы проиграть, и всегда находят в себе изъяны, находят причины для поражений. Говорю тебе это, как Сусанна Фурмент… когда-то и я была такой же.

– Расскажи, – Аревик взяла из рук Ани сигарету, которую та только что прикурила.

– Вообще-то, я не люблю вспоминать об этом, но тебе расскажу. Изначально – я старшая дочь Даниэля Фурмента, одного из богатейших купцов Антверпена. А Петер Пауль… ну, Рубенс, сама понимаешь… он приехал в Антверпен с матерью, когда ему исполнилось двенадцать лет. Там закончил школу, там учился живописи у Тобиаса Верхахта, там вступил в гильдию Св. Луки, став свободным художником.

Я не знаю, что их связывало с моим отцом – они не подходили друг другу, ни по возрасту, ни по интересам. Петер даже не сделал ни одного его портрета, но, как ни странно, они дружили. Когда Петер уехал, они и то, переписывались.

В Антверпен он вернулся через девять лет, когда тяжело заболела его мать; вернулся известным живописцем, поработавшим в Риме и Венеции. Тогда я и влюбилась в него. Правда, он к тому времени успел жениться на Изабелле Брант, и встречались мы от случая к случаю, когда он заходил к отцу.

У него родилась дочь, потом сын, но, наверное, и я была ему не безразлична, только не понимала этого и не решалась сделать первый шаг. Не зря же он написал четыре моих портрета!.. Один – в костюме пастушки; второй – мой любимый, в шляпе с пером, который хранится в Лондонской галерее; потом есть еще «Увенчание Дианы», написанное для каминного зала дворца герцогов Оранских. Там он изобразил меня справа от богини… Если б я тогда знала все, что знаю сейчас, то Изабелла не была б мне преградой, но в то время я только вздыхала в углу и давилась своими чувствами.

Потом Изабелла умерла. Петеру было пятьдесят, а мне – тридцать. Писать к тому времени он стал гораздо меньше – на него работали ученики, которым он лишь набрасывал контуры, а они заполняли их красками. Он купил три роскошных дома в Антверпене, и занимался дипломатией, улаживая отношения между Испанией и Нидерландами.