Деревянный каземат

Она махнула рукой, и тут же остановилась белая иномарка. Не спрашивая, куда ехать и сколько ему заплатят, водитель распахнул дверцу. Девушка втолкнула безвольную Катю на заднее сиденье, а сама устроилась впереди; назвала какой-то адрес, но Катя не вслушивалась – она усиленно пыталась связать воедино фрагменты событий, проблесковыми маячками вспыхивавшие в памяти, но все они будто принадлежали разным людям. Оставался, правда, еще один шанс – уверенная незнакомка должна что-то знать, и Катя устало закрыла глаза.

Сколько она спала и как покидала машину, оставалось загадкой, ведь даже грохочущий лифт не смог пробудить ее окончательно. Словно пьяная, Катя прислонилась к холодной стенке и тупо смотрела на приклеенный прямо перед глазами, вкладыш от жвачки. Однако когда двери открылись, впустив в кабину яркий свет, она уже сумела прочитать, что на нем было написано «Love is…»

Квартиру, в которой оказалась, Катя рассмотреть не успела, потому что девушка сразу уложила ее на диван, заботливо поправив подушку. Почувствовав удобное ложе, Катя вытянула ноги, глубоко вздохнула и снова провалилась в небытие.

Сусанна Фурмент несколько минут задумчиво смотрела на спящую, а потом открыла Катину сумочку. На дне валялась недорогая косметика, кошелек, в который она даже не стала заглядывать; в боковом кармашке отдельно лежали десять тысяч рублей и, вот… Сусанна облегченно вздохнула.

– Хорошо, что некоторые люди всегда носят документы, – она открыла паспорт, – так, Екатерина Владимировна Калинина… разведена. Детей нет – это уже хорошо, а то вечно мужья такие подозрительные; да и дети тоже. Так, зарегистрирована – улица Келлера. Это где ж такая?.. Но хорошо хоть не во Владивостоке. Интересно, с кем она живет? С родителями, небось…

Убрала паспорт на место и больше не найдя в сумке ничего интересного, вышла на кухню; распахнув окно, закурила.

…Странные все-таки эти русские, – как ни старалась она отправить дым в атмосферу, он все равно возвращался в помещение, – им всегда надо все и сразу. Даже занять тело по-человечески не могут. Куда вселяются? В кого? Как дальше жить?.. Вот, хочу сейчас, и хоть ты лопни!.. – она выбросила окурок и включив чайник, насыпала в чашку кофе.

* * *

Ощущение обжигающего холода возникло резко и ниоткуда – особенно горели ноги. Катя посмотрела вниз и увидела, что стоит по колено в снегу, а надета на ней лишь короткая юбка и футболка, вроде той, в которой она бегает на местный рыночек. Как могло случиться такое несоответствие? Впрочем, сейчас это уже невозможно понять – главное, еще час, максимум два, и она просто замерзнет.

Катя огляделась. Вокруг, сколько хватало глаз, только снег, на горизонте сливавшийся с серым небом – ни дороги, ни даже собственных следов. Как она сюда попала? И, вообще, что это за место? Может, опытное поле сельхозинститута, располагавшееся совсем недалеко от ее дома, но тогда должны виднеться хоть какие-то дома… И куда теперь идти? Да разве сможет она пересечь эту бескрайнюю равнину?..

Катя с трудом вытащила из сугроба побелевшую ногу (…это обморожение… в училище проходили… надо растереть ее…), но покрытые цыпками руки не слушались. Катя поняла, что не сможет даже двинуться с места, однако сознание не сдавалось, судорожно перебирая самые фантастические варианты спасения, и неожиданно сквозь завывания ветра ей почудилась птичья трель. …Галлюцинация… значит, я умираю… Осознание этого факта пришло совершенно естественно, без страха и жалости к себе, а как результат логических размышлений. При этом птичьи голоса сделались громче… и вдруг будто дыхание доброго великана, налетел теплый ветер, и снег начал таять прямо на глазах. Тут же появилась земля, из которой стремительно полезла трава и мелкие голубые цветочки. Спасение явилось таким же чудесным, как и провал в зиму. Тучи рассеялись; в голубом небе засияло по-весеннему теплое солнце.

…Это сказка «Двенадцать месяцев», – радостно подумала Катя, – сейчас появится Апрель и подарит мне колечко… Она огляделась в поисках прекрасного юноши, и только тогда поняла, что находится на кладбище. Растаявший снег обнажил могильные холмики, невысокие пирамидальные памятники и идеально ровные дорожки между аккуратными черными оградками. Такого ухоженного кладбища она еще никогда не видела, но его гигантские размеры и то, что вокруг не было ни одного человека, пугало больше, чем ожидание собственной смерти. Наверное, тогда зима казалась настолько ужасной, что смерть явилась бы избавлением от мук, а теперь, в солнечном радостном мире, чувствовать себя последним оставшимся в живых – это ужасно.