Деревянные кресты

Жильберъ, заинтересованный, сталъ слушать. Ему нравилось, что пули издаютъ такой красивый звукъ, похожій на осиное жужжанье. Онъ даже не думалъ о томъ, что эти пули могутъ убить. По командѣ, переданной потихоньку изъ устъ въ уста, рота встала, бряцая ружьями. Длинной зигзагообразной линіей спустился отрядъ къ большой дорогѣ, на которой виднѣлся ниже рядъ деревьевъ. Переходовъ для спуска еще не вырыли. Ничего не было видно. Черная земля и темное небо сливались воедино, и люди останавливались на каждомъ шагу. Едва можно было различить согнувшіеся силуэты товарищей. Иногда кто-нибудь спотыкался и падалъ во весь ростъ съ страшнымъ дребезжаніемъ котелка, фляжки или бидона. Тогда по всей линіи пробѣгалъ заглушенный смѣхъ.

Внезапно Жильберъ услышалъ какъ бы быстрое дыханіе, которое все усиливалось, и въ то же мгновеніе онъ увидѣлъ, какъ длинная цѣпь людей сразу легла на землю. Онъ послѣдовалъ ихъ примѣру. Раздался взрывъ и страшный грохотъ. Осколки взбороздили землю и вокругъ распространился ѣдкій дымъ. Жильберъ, стоя на колѣняхъ, съ бьющимся сердцемъ, вдохнулъ большой глотокъ дыма отъ своего перваго снаряда.

— Пахнетъ хорошо, — подумалъ онъ.

Другіе уже вставали и почти бѣгомъ направлялись дальше. Бросивъ бидонъ, который билъ его по ляжкамъ, онъ пошелъ за Лемуаномъ, тянувшимъ на веревкѣ несчастную собаку, изогнувшуюся на своих вытянутыхъ лапахъ.

— Стой! — раздались заглушенные голоса.

Окопъ былъ вырытъ какъ разъ передъ дорогой. Три желѣзныхъ проволоки ограждали его, какъ лужайку сквера. Подъ нашими ногами шептались невидимые солдаты, одѣвавшіе сумки на спину.

— Легко имъ удалось придти на смѣну, — ворчали они. — Ну, да имъ еще покажутъ.

И съ этимъ пожеланіемъ товарищи ушли.

* * *

Красивое тусклое солнце свѣтило на нѣжно-голубомъ небѣ. Было воскресенье. Поверхъ мѣшковъ, набитыхъ землею, можно было разсмотрѣть германскіе окопы; двѣ узкія линіи, одна изъ коричневой земли, другая изъ бѣлесоватаго песчаника.

Въ окопахъ бездѣльничали. Разгуливали по траншеямъ, какъ по улицамъ маленькаго города, каждый уголокъ котораго вамъ хорошо знакомъ, и бесѣдовали у входовъ въ землянки.

Подъ навѣсами товарищи прилаживали свои ремни. Маленькій Беленъ подвѣсилъ ремень на высотѣ своего роста, просверливъ въ немъ дыру для свѣчки, другой для кружки, третій побольше для ногъ.

Бреваль писалъ своей женѣ, а Брукъ спалъ, это было его единственное удовольствіе между пріемами пищи.

Фуйяръ, стоя на корточкахъ, кончалъ коробку съ обезьяньимъ мясомъ, которое онъ, уписывая большими кусками, забиралъ грязнымъ ножомъ, и поддерживалъ его большимъ землистымъ пальцемъ. Жильберъ сбоку посматривалъ на него. Онъ не любилъ это болѣзненное и грязное существо, все въ немъ внушало ему отвращеніе, его голосъ, его красные глаза, вплоть до его неизмѣннаго вязанаго платка съ висящими жирными кистями.

Оба они спали въ одномъ и томъ же углубленіи, рядомъ, тѣло къ тѣлу, и, главнымъ образомъ, поэтому онъ его терпѣть не могъ.

Демаши довольно скоро освоился съ нашей суровой жизнью. Онъ уже умѣлъ мыть свою тарелку пучкомъ травы, начиналъ съ удовольствіемъ пить наше грубое вино и не стыдился удовлетворять свои остественныя потребности въ присутствіи другихъ.

— Ты привыкаешь, парень, привыкаешь, — съ удовлетвореніемъ отмѣчалъ Бреваль.

Валяясь на гнилой соломѣ, Сюльфаръ дремалъ, полузакрывъ глаза. Всѣ остальные понемногу засыпали.

Внезапно рядъ взрывовъ разбудили ихъ. Началось всеобщее движеніе. Всѣ вставали, выходили изъ нишъ, толкались, разбирая ружья, оглушенные неумолкаемымъ громомъ внезапно разразившейся артиллерійской канонады. По общему сигналу по всей линіи началась стрѣльба нашихъ орудій, и среди этого раздирающаго грохота не слышно было даже, какъ снаряды проносились по воздуху. Мы устремились къ амбразурамъ, отыскивая уже патроны.

Взбудораженные, мы бѣгали справа налѣво, перекликались, разспрашивали и освѣдомляли другъ друга, ничего толкомъ не зная.

— Это боши наступаютъ… Это заградительный огонь…

— Нѣтъ, это для того, чтобы взорвать ихъ пулеметы…

— Кажется, третій батальонъ пойдетъ въ бой, выбить ихъ изъ лѣсу…

Каждый снарядъ поднималъ длинный земляной столбъ, окруженный облакомъ дыма; снаряды, попадавшіе въ лѣсъ, вырывали съ корнемъ цѣлыя деревья и сбрасывали ихъ въ кучу прямыми, нетронутыми, какъ большіе букеты. Быстро прошелъ, расталкивая насъ, дежурный по службѣ связи.

— Всѣ въ землянки. Эта стрѣльба на полчаса; они, можетъ быть, будутъ отвѣчать.

Никто не ушелъ. Всѣ собрались въ окопахъ и смотрѣли на это зрѣлище, а такъ какъ германская артиллерія не отвѣчала, то самые осторожные превращались въ храбрецовъ. Фуйяръ уже усѣлся на парапетъ, чтобы ничего не упустить.

Когда хорошо направленный залпъ, какъ киркой, вырывалъ изъ окоповъ столбу земли, камни или доски, раздавался восторженный крикъ, какъ при видѣ фейерверка. Среди грохота слышенъ былъ только этотъ счастливый смѣхъ, этотъ простодушный смѣхъ, какъ будто мы слѣдили за попаданіемъ пуль въ деревянныя мишени на деревенскомъ празднествѣ.