Деревянные кресты

— Отдѣленіе Бреваля, выходи.

Онъ оглядѣлъ насъ всѣхъ мужественнымъ, глубокимъ взглядомъ, затѣмъ остановилъ глаза на Бревалѣ, который послѣ пораженія носилъ повязку вокругъ шеи, вродѣ воротника, и сказалъ ему:

— Какъ вы угадали, нѣмцы подводятъ мину. Можетъ быть, придетъ инженерная часть я сдѣлаетъ подкопъ, но нѣмцы такъ далеко прорыли, что врядъ-ли можно будетъ что-нибудь предпринять. Такъ… дѣло въ томъ… Не къ чему оставаться здѣсь всѣмъ… Вы отлично это понимаете… Такъ вотъ… останется ваше отдѣленіе, Бреваль — метали жребій. Оба взвода снимутъ, они отойдутъ на вторыя позиціи, а вы съ вашимъ отдѣленіемъ и съ пулеметчиками останетесь… Это немного, но полковникъ довѣряетъ вамъ, вашему мужеству… Впрочемъ, наступленія нечего опасаться, такъ какъ они роютъ… Но имъ еще далеко до конца, вамъ нечего бояться… Опасности нѣтъ, нѣтъ никакой опасности, это просто мѣра предосторожности…

Онъ началъ заикаться, горло его судорожно сжималось. Онъ еще разъ обвелъ насъ всѣхъ глазами, ища нашихъ взглядовъ. Никто ничего не сказалъ; только Фуйяръ пробормоталъ:

— Можно будетъ все-таки отлучаться за обѣдомъ.

— Его вамъ будутъ посылать.

Остальные немного поблѣднѣли и молчали, вотъ и все. Храбрость? Нѣтъ. Дисциплина. Пришла наша очередь…

— Мы обречены, — просто сказалъ Вьеблэ.

— Да нѣтъ же, вы съ ума сошли, — быстро перебилъ его Бертье. — Не вбивайте этого себѣ въ голову… Право, — онъ смущенно опустилъ глаза, — я самъ очень хотѣлъ бы остаться съ вами. Мое мѣсто здѣсь. Полковникъ не захотѣлъ… Ну, желаю вамъ удачи…

Нижняя губа его дрожала, глаза подъ стеклами пенсне стали влажными. Внезапно онъ пожалъ каждому изъ насъ руку и ушелъ, стиснувъ зубы, весь блѣдный.

Товарищи уже уходили, торопя другъ друга, какъ бы боясь, чтобы смерть не поймала ихъ. Они странно смотрѣли на насъ, проходя мимо, и послѣдніе уходившіе сказали: „желаемъ удачи“. Шумъ скатывающихся камней, голосовъ, позвякиваніе котелковъ и пустыхъ бидоновъ — и все затихло… Мы остались одни. Пулеметчики усѣлись около пулемета. Трое изъ нашего отдѣленія спустились въ окопъ, а мы вернулись въ гротъ.

— Остается только ждать, — сказалъ Демаши, преувеличивая свое безразличіе.

Ждать чего? Мы всѣ усѣлись на своихъ койкахъ и смотрѣли на землю, какъ готовый утопиться человѣкъ смотритъ на потокъ темной воды, прежде чѣмъ броситься въ нее. Намъ казалось, что заступъ теперь ударяетъ сильнѣе, въ тактъ біенію нашихъ сердецъ. Невольно ложились на землю и снова прислушивались.

Фуйяръ улегся въ углу, уткнулся съ головой подъ одѣяло, чтобы ничего не слышать, ничего не видѣть. Бреваль сказалъ нерѣшительнымъ тономъ:

— Въ концѣ-концовъ, это вѣдь не рѣшено, что насъ взорвутъ… Мину не такъ просто подвести.

— Особенно въ каменистой почвѣ.

— Кажется, что уже совсѣмъ близко, а работы хватитъ еще на недѣлю.

Всѣ заговорили разомъ, лгали, чтобы подбодрить себя, не терять надежды.

Послѣдовало короткое оживленное обсужденіе, и каждый разсказалъ знакомый ему случай съ миной, а когда они Снова прислушались, имъ показалось, что удары стали слабѣе. Машинально развернули одѣяла и улеглись.

— Можетъ быть придется вскочить спросонокъ, — пошутилъ Вьеблэ, снимая башмаки.

Въ какомъ мѣстѣ разверзнется земля? Закрывъ глаза, я представлялъ себѣ отвратительныя фотографіи въ иллюстрированныхъ журналахъ, изображающія зіяющія воронки съ торчащими колами, съ металлическими осколками и выступающими изъ-подъ земли частями человѣческаго тѣла.

Мы лежали, положивъ головы на сумки, и слышали только ужасное постукиванье, похожее на тиканье стѣнныхъ часовъ.

— Ну, и надѣлаетъ это шуму, — прошепталъ Беленъ. — Подумать только, какой зарядъ нуженъ, чтобы взорвать такой холмъ, какъ этотъ.

— До смѣны осталось еще три дня.

— Нѣтъ, только два съ половиной, насъ должны смѣнить въ среду вечеромъ.

Бреваль усердно писалъ письмо, положивъ на колѣни сумку вмѣсто пюпитра.

— Ты пугаешь свою жену, — пошутилъ Лемуанъ. — Ты ей разсказываешь, что мы готовимся взлетѣть на воздухъ?

Снаряды падали рѣже въ эту ночь. Было почти тихо. Только заглушенный стукъ заступа убаюкивалъ насъ.

* * *

Въ полночь я вышелъ на дежурство. Въ окопѣ было холодно, и Жильберъ трясся отъ озноба подъ своимъ одѣяломъ. Ледяной вѣтеръ дулъ изъ лѣсу.

— Слышишь?

— Да, все стучитъ.

Мы не смотрѣли уже на поля. Зачѣмъ? Тамъ ничего не видно — темная ночь. Мы слушали, думали.

Первый заговорилъ вполголоса Демаши, тѣмъ слегка насмѣшливымъ тономъ, который меня раздражалъ и который мнѣ все-таки нравился.

— Было слишкомъ хорошо… Право, было слишкомъ хорошо. Безпечная жизнь, каждый день какая-нибудь радость. Въ одинъ прекрасный день кто-то стучитъ: „Стукъ! Стукъ! Это жизнь. — Но я васъ не знаю… — Тѣмъ хуже, наступила ваша очередь!“ — Она всовываетъ вамъ въ руку заступъ и винтовку, и вотъ, рой, пріятель, маршируй, пріятель, подыхай, пріятель…

— Зачѣмъ же ты поступилъ на службу, — сказалъ ему Лемуанъ, — вѣдь ты былъ освобожденъ?.. Особенно въ пѣхоту.

— Долгъ, увлеченіе — все глупости…

Мы подошли къ пулеметчикамъ, молча сидѣвшимъ подъ своимъ прикрытіемъ. Одинъ изъ нихъ спалъ, закинувъ голову.