Деревянные актёры

Мы снова сделали ширмы и показывали Пульчинеллу. Теперь у Пульчинеллы был новый номер. Он приносил хорошенькую коробочку в подарок своей жёнушке, а оттуда выскакивала белая мышка, за ней другая, третья… ещё и ещё… Они пробегали по краю ширм и скрывались за ним. Старушка от испуга падала в обморок. Пульчинелла, громко вереща, гонялся с дубинкой за мышами, а мыши непрестанно выскакивали из коробочки, как будто их были сотни (коробка была без дна, мы снизу подсаживали мышек, снова ловили их и снова подсаживали). Мы сделали новых марионеток и прежде всего маленькую Розали. Она ходила по канату. Я привинтил колечки к подошвам её хрупких ножек, к этим колечкам привязал нитки и пустил их вдоль маленького каната. Паскуале стоял на тропе, держа вагу, а мы с метром, работая внизу по сторонам сцены, тянули по очереди нитки, привязанные к ножкам. Маленькая Розали скользила по маленькому канату, помахивая флажками в такт вальса.

Мадемуазель Розали сама сшила кукле сиреневое газовое платьице и украсила его блестками. Она отрезала прядь своих чёрных волос, и Паскуале сделал из них паричок кукле. Маленькая Розали была точь-в-точь похожа на мадемуазель Розали.

Бывало, большая мадемуазель Розали отработает свой номер, пошлёт зрителям поцелуй и убежит за занавеску.

– Браво! Бис! Бис! – кричат зрители.

Тогда мы с Паскуале подвигаем наши ширмы, раздвигаем их створки – и в отверстии вдруг появляется маленькая мадемуазель Розали. Она идёт по канату и бисирует свой номер.

Зрители не верят глазам, теснятся к ширмам, шумят, и не раз слышится крик:

– Это колдовство! Колдунья!

Метр Миньяр объясняет, что это не колдовство, а искусство. Большая мадемуазель Розали выбежит на сцену, ведя на ваге мадемуазель Розали, дёрнет её за ниточку и заставит чуть-чуть угловато поклониться зрителям… И зрители, качая головами, хвалят искусно сделанную итальянскую марионетку…

Мы делали хорошие сборы и обошли всю Баварию, Вюртемберг и Шварцвальд. Весной мы пришли в Страсбург. К тому времени мы уже изрядно болтали по-французски.

ВЕСТИ ИЗ ПАРИЖА

Однажды, вернувшись с дневного представления, мы увидели у крыльца гостиницы ветхий почтовый дилижанс. Из его облупившегося кузова высаживались французские актёры.

Не отряхнув пыль с помятых платьев, свалив на крыльцо как попало свои сундучки, узлы, гирлянды бумажных цветов и клетки с попугаями, они обступили хозяина и громко требовали ужина.

– Мне пулярку с белым вином. – вопил безбровый тенор в голубой шляпе.

Охрипший бас с вязаным шарфом на шее заказывал яичницу. Молоденькая актриса визгливо требовала жареную колбасу, да пожирнее.

– Да поскорее! – кричали все.

– Розали! Какая встреча! – воскликнула толстая актриса в зелёном капоре, бросаясь на шею Розали.

– Откуда вы, мадам Клодина? – спросил метр Миньяр.

– Мы бежали из Парижа, – всхлипнула она, тяжело опускаясь на табурет. – О, что творится в Париже!

– Что же там творится? – оживился метр Миньяр.

– Ужас! Ужас! Я не нахожу слов! Люсьен, Филидор, идите сюда! Познакомьтесь, – мой старый друг, метр Миньяр! Расскажите ему про Париж.

Тенор и бас пожали руку метру и стали наперебой рассказывать, пока служанка, звеня посудой, накрывала стол.

– В Париже голод. Народ бунтует. Толпы оборванцев бродят по улицам и горланят дерзкие песни про королеву, – говорил тенор.

– На площади Дофина они пускали ракеты и жгли чучела министров и графини Полиньяк, – хрипел бас, тараща белки, а тенор перебивал его:

– Это пустяки! Вот в предместье Сент-Антуан было дело! Там голодные рабочие потребовали хлеба у фабрикантов. Ревельон (вы знаете, у него фабрика обоев) сказал им: «Белый хлеб не для вас, довольно с вас чечевицы». И, подумайте, озверелая толпа разнесла по щепочкам дом Ревельона! Они разбивали зеркала и выбрасывали из окон его прекрасную мебель.

– Король приказал войскам стрелять в толпу… Двести рабочих было убито… Бунтари носили их тела по улицам и призывали парижан отомстить королю, – снова вмешался бас.

– Они ненавидят нашу прекрасную королеву, – простонала молоденькая актриса.

Мадам Клодина горестно подняла начернённые брови.

– О, Париж теперь – невесёлый город!

Тут подали ужин. Актеры бросились к столу. Застучали ножи, заработали челюсти, зачавкали губы. Метр, присев на подоконник, жадно читал привезенную актёрами газету. Розали наклонилась над его плечом.

– Нет! – воскликнул метр, отбрасывая газету. – Долг каждого француза – быть сейчас в Париже и помогать народу в борьбе за его права. Мы едем в Париж!

Розали радостно засмеялась. Мы с Паскуале подпрыгнули.

– Не будьте безумцем, метр Миньяр, – сказала мадам Клодина, набивая рот пирогом. – В Париже голод. По всей Франции голод. Мы не могли купить ни кусочка хлеба за семь дней дороги.

– Мы видели умерших с голода людей. Мертвецы валяются на деревенских улицах, – подхватила молоденькая актриса, утирая жирные от колбасы губы.

Метр выпрямился, и голос его стал звонким, как медь: