Деревянная книга

Охранники князя придирчиво окинули взором, будто ощупали фигуру старика – вдруг он задумает что недоброе – однако ни меча, ни других подозрительных предметов не заметили. Старший дал знак, и дружинники, оборвав смех, отъехали в сторону и спешились. Только два молодых гридня остались на лошадях, гарцуя шагах в тридцати, готовые стремглав броситься на выполнение любого приказа. Отряд получил распоряжение стать лагерем на дневной отдых.

Старик спокойным взором наблюдал за приближающимся князем.

Не очень высокий, плотный, с несколько одутловатым лицом, пресыщенным обильным питьем и яствами, равно как и прикосновениями многих женщин, с небольшими усами и подстриженной на византийский манер бородой, он был одет в полотняные порты, заправленные в мягкие полусапожки, сорочку из тончайшего полотна, изукрашенную вышивкой лучших заморских искусниц-златошвеек. Сверху, как и у многих дружинников, кожаная рубаха, только с позолоченными пластинами на груди. Легкий шлем был приторочен к седлу. Червлеными узорами и дорогими каменьями сверкали рукоять меча, ножны кинжала у пояса и пряжка красного плаща, струившегося с плеч на круп гнедого коня. На широкой княжеской груди, там, где раньше у воинов находился Перунов знак, на цепочке веселым золотом сиял большой крест. Конь перебирал крепкими ногами, красивая сбруя с серебряными бляхами отзывалась мелодичным позвякиванием при каждом его грациозном движении.

Два запасных коня, снежно-белый и золотисто-рыжий, в такой же богатой сбруе, следовали налегке, ведомые под уздцы стременными.

Старик заговорил первым, удивив присутствующих не по возрасту чистым и сильным голосом.

– Здрав будь, княже! – сдержанно сказал он, не поклонившись, как это стало принято с недавних пор перед князьями да боярами.

– И ты, здравствуй… – ответил Владимир, тоже не поклонившись, как это с древних времен делали в присутствии старшего.

– Вижу, князь, гридни твои заветы отцовские не больно чтут, – осуждающе произнес старик. – Я не про себя речь веду, но коль отрок зеленый над старшими насмехается, там ни порядка, ни слаженности не жди.

Один из гридней, широкоплечий, русоволосый, с голубыми, как небо, очами, смутился и, пришпорив коня, отъехал подале. Второй же, чернявый, вызывающе блеснул очами и лишь усмехнулся на замечание старца.

Князь Владимир между тем вглядывался в облик хранителя Перуновой поляны. Неужто перед ним тот самый мастер «славный мечом» – Мечислав? Некогда могучая стать превратилась в худую, как бы свитую из крепких узловатых жил фигуру. Но голос – без сомнения – это его голос. Сколько же лет минуло с тех пор, как отец привез его совсем мальцом в воинскую слободу, дабы у этого мастера учился он по-настоящему владеть мечом? Так он, стало быть, жив еще…

Князь окинул взором поляну со старыми потемневшими ликами прежних кумиров, затем спешился. Поручив коня стременному, он молча слушал порицания старика, некогда служившего в отцовской дружине, а затем обучавшего их, княжичей, воинскому делу.

Но недолгим было учение. Святослав пребывал в походах, а бабка Ольга скоро забрала всех троих внуков, считая занятия пустой затеей для княжеских отпрысков. Их окружили византийские «няньки» и «дядьки», нанятые Ольгой для воспитания чад в духе христианского просветительства, дабы переженить их потом на гречанках и тем самым укрепить русско-византийский союз. Само собой разумеется, что не токмо простому воину Мечиславу, но и многим боярам, что держались славянских обычаев, был заказан путь в княжеские покои.

– Чему могут они научить будущих великих князей? – вопрошала она. – Как мечами махать да в походы ходить? А коли походов нету, так наши вои друг с дружкой дерутся. И обхожденье у них медвежье, и, когда в дом входят, не стучат, а войдут – обутками грязными так и наследят кругом. А в Византии обхождение тонкое знают, и красоту ценят, и науки почитают. И старцы там важные, сединами убеленные, набожные, ко двору самого Василевса вхожие. А наши старцы, коли встретятся, рубцами да шрамами похваляются, разговоры ведут про грабежи да убийства, и где какого меда отведали, и как им боги являлись, про все врут неистово да брагу хмельную трескают…

Не стало Ольги, а семена, ею посаженные, остались. Жестокой болью краяли сердце старого Мечислава деяния подросших князей. И в каждом их богопротивном и бездумном поступке он видел свою вину за невыполненный наказ Святослава.

– Ну, что еще скажешь? – проронил Владимир.

– О чем может сказать князю старый волхв? Разве что он пожелает узнать грядущее, чем его труды для Руси обернутся…

– Ты стал волхвом? – криво усмехнулся князь.