Деревянная книга

И вздыбилась земля Ойразская, море кругом закипело.
И всякий зверь на землю падал, не мог стоять,
И много коней, коров ноги поломало.
Тогда царь Сварог приказал лодьи готовить
И бросать все, кроме самого нужного.
И чтоб молодых жеребят брали, и детей,
Стариков и жен в лодии сажали, а остальное бросали…

Люди бежали к морю, земля ходуном ходила под ногами. Портики, колонны и арки рушились и, падая, разбивались. По стенам домов пошли трещины, словно огромный спрут вылезал из земных недр, раскидывая повсюду черные извивающиеся щупальца. Лошадь со сломанными ногами пыталась встать, ржала и мотала головой; в ее огромных, ставших непроницаемыми от боли и страха глазах дрожали крупные слезы. Повсюду слышался плач, гул, треск и рев. Люди выскакивали из домов, чтоб не оказаться заживо погребенными под обломками жилищ, бывших еще недавно такими надежными и уютными. Хватая первое, что попадется под руку, выводили детей, стариков, скотину и спешили к морю, неверно ступая по зыбкой дороге. Будто неведомое живое существо, огнедышащий дракон там, в Земле, играл мышцами под тонкой кожей почвы, намереваясь подняться и стряхнуть все и вся в бездну.

Камни мостовой вспучивались на виду, повозки запруживали улицы. Пестрые ручейки текли к пристани, где, несмотря на крики и обилие перепуганных людей, не было паники. Царь Сварог с воеводой Янушем отдавали быстрые и четкие приказания. Януш, как и остальные воины, находился в полном боевом облачении. Его высокий шелом и копытная броня сверкали при каждом движении. Вот он взмахнул рукой, и отряд воинов с большими – в человеческий рост – щитами выбежал на главную дорогу и стал рассекать надвигающийся из города вал людей, повозок и животных. Крепко упершись ногами в землю и выставив щиты, они сдерживали напор, в то время как другие быстро разделяли живую реку на отдельные ручейки и направляли людей к разным пристаням.

– Скот сюда гони! Жены, дети, старые люди – налево, собирайтесь у крайней пристани! Мореходы! Все мореходы – сюда! – кричал высокий молодой воин таким зычным голосом, что его слышали, несмотря на невообразимый шум и вопли.

И обветренные крепкие мужчины бежали по одному из проходов к правому причалу, на ходу сбрасывая одежду, кидались в воду и плыли к своим судам. Цепляясь за спущенные веревочные концы и весла, они ловко карабкались на борт и стремглав включались в работу: поднимали якоря, отвязывали от бортов запасные бревна и доски, сооружали из них загоны для скота и дополнительные места для людей. Жилистые гребцы садились на весла. Несколько коротких минут – и ладья, как гигантская водомерка, взмахнув лапами-веслами по неспокойному морю, подбегала к причалу, где на нее с двух концов ставились деревянные сходни. Полуголые, потные и разгоряченные погонщики направляли животных на корму. Крича, ругаясь, умоляя и хлопая бичами, они подталкивали обезумевших от страха коров, коней и овец. Некоторых приходилось затаскивать силой либо вовсе вносить на руках.

– Молодняк! Молодняк отбирай! – кричал кормщик. – По наказу царя токмо молодняк и коров брать! Куда? Осади! – махал он рукой старику, пытавшемуся втолкнуть на сходни своего быка. – Живей, живей поднимайся! – кричал он уже в другую сторону, где и без того торопливо бежали женщины с детьми и ручными пожитками. Мореходы, руководимые кормщиком, следили за порядком, помогали на сходнях. Кто-то из погонщиков вскрикнул от боли, поскользнувшись на мокрых досках и угодив под копыта, кто-то, не удержавшись, полетел за борт судна и судорожно греб, цепляясь за спущенное ему весло. Многие, не дождавшись подхода судна, бросались в море и плыли, облепляя лодии со всех сторон. Мальчонка лет шести жалобно звал мать. Его подхватили, понесли, он вырывался и кричал: «Пусти! Где моя мама?»

Задрав нос и осев на корму, тяжело груженые суда с обязательным отрядом вооруженных воинов-охоронцев отваливали от причалов один за другим и уходили прочь от дрожащей, колеблющейся земли в море. Оно теперь было их единственной надеждой на спасение, да еще на прочные борта лодий, опыт кормщика, крепкие руки гребцов и белые крылья парусов, которые вскоре пришлось убрать: ветер все усиливался. Потом начался дождь, и заметно похолодало. А когда последние суда вышли в открытое море, дождь и вовсе перешел в снег. Еще недавно разгоряченных борьбой и работой людей начал бить озноб. Не переставая, ревели коровы, блеяли овцы, испуганно бились в своих загонах жеребята. Кричали и плакали дети, потерявшие матерей и матери, разлученные с чадами. Все говорили хриплыми от надрыва голосами.

Глядя слезящимися очами на отдалившийся берег, дед, хотевший провести своего быка, промолвил, выражая сомнение: