Деревянная книга

За стенами все так же ровно и жалобно плакала Осень, роняя частые слезы на поросшую мхом крышу избушки.

Волхв зажег старый масляный светильник и взял одну из подготовленных для письма дощечек, которые аккуратной стопкой высились на столе. Большая рука погладила еще чистую гладкую поверхность: сколько труда было вложено, чтоб изготовить эти дощечки!

Для создания деревянных книг больше всего подходит бук: легкий, прочный, он хорошо обрабатывается и долго сохраняется. Долговечен и дуб, однако его волокнистая древесина не так хороша для получения гладкой поверхности, на которой потом вырежут «чаровные знаки», несущие грядущим поколениям волшебную силу мудрости. Прекрасно хранятся письмена и на березе, особенно если ее выдержать года три в морской воде. «Мореное» дерево может сберегаться сотни лет, не подвергаясь разрушению.

Отец Хорыга еще раз осмотрел дощечку с характерными для бука красноватыми черточками по белому полю древесины и остался доволен. Спиленное в нужный срок, специально обработанное и высушенное дерево не имело сучьев или повреждений, вручную острым ножом было доведено до нужной толщины и гладкости и предназначалось именно для письма. Дощечки были готовы принять и сохранить для других мудрость и силу волховского слова. Для тех, кто, может быть, только родятся через сто, двести, пять сотен лет…

Кудесник вдруг подумал: смогу ли я выразить в буковицах то, что необходимо сказать, сумею ли облечь в слова живую душу? Одно дело, когда перед очами лица и глаза людей, а как говорить в пустоту? Я ведь не ведаю даже, что станет важным для потомков тогда…

Лежала на столе готовая к написанию дощечка, лежало костяное стило. В голове толпился сонм мыслей, чувств и событий, о которых он хотел поведать, но не знал, с чего же начать.

Волхв долго сидел, раздумывая. Он с утра ничего не ел, но не помнил об этом. Он вовсе забыл обо всем и словно оцепенел, устремив взор на чистую дощечку и уходя мыслями все дальше в грядущее. Поверхность дощечки постепенно затуманилась, а потом стала прозрачной, и сквозь нее проступили какие-то тени. Потом тени стали явственнее, и вскоре уже можно было различить людей, облаченных в какие-то странные непривычные одежды. Но боле всего кудесник был поражен обилием железа: железные повозки без коней носились повсюду, будто огромные рычащие звери, железные колесницы мчались, сцепленные друг с другом, выпуская огонь и дым, как драконы. Огромные железные лодии – и как их только выдерживала морская гладь – везли людей по морям.

Видение сменилось, и кудесник увидел других железных зверей, которые нападали и убивали людей. По небу пролетали, не делая ни единого взмаха, громадные железные птицы, гудящие, как растревоженные шмели. Они бросали сверху железные яйца, и из тех яиц выходила Смерть, от которой гибло не только все живое, но и разверзалась земля. Люди метались то в одну, то в другую сторону, собирались в толпы и разбегались поодиночке, оставляя не поле битвы такое количество мертвых тел, что просто не верилось, что столько людей вообще может быть на свете.

Отображение показало иные картины, вроде бы мирной жизни. Но и там люди часто пребывали в смятении, как перекати-поле на прихотливом ветру. Волхв не понимал их речи, не знал, кто они и чем занимаются. Но исходящее от них чувство страха, радости, беспокойства читал без труда в своем зерцале времен. Часто они были похожи на неразумных детей, которые ярко одевались, украшали себя всякими безделушками, окружали кучей разных вещей, и всю жизнь, казалось, только тем и занимались, что безжалостно ломали и выбрасывали одни безделушки, чтоб тут же поменять их на другие. Видел кудесник и людей мудрых, похожих на волхвов, и проникался к ним невольным уважением. Но они чаще всего оказывались одинокими в своих мыслях и не имели учеников. Им не хватало уверенности и опоры, которую смутно чувствовали, но не могли найти.

– Они слишком многое позабыли из Сварожьих Устоев, и многое утратили из своих корней… – вслух произнес кудесник. – А ведь только Правь дает силы побеждать Тьму. Сколько бы ни прошло времен, Поконы Сварога остаются извечными родниками, которые насыщают жаждущих. Слава тебе, премудрый Велес, что просветил мой ум и благословил на дело богоугодное!

Отец Хорыга понял, что и как нужно сказать, дабы люди могли понять написанное как сейчас, так и через многие сотни лет.

Он решительно взял стило, расчертил дощечку линиями и начал быстро и уверенно вычерчивать под ними острым концом буквы, складывающиеся в слова: