Деревянная грамота

– Погоди, топор положу. И что у вас на Москве за топоры! Тихо ты, Арапка! Нишкни!

Нечай показал псу кулак, хороший кулак, нешуточный, и пошел за угол – вбить в колоду топор. Вернулся он пасмурный.

– И что у вас на Москве за колоды…

«Развалил!..» – с ужасом подумал Стенька. И этого вполне от Нечая можно было ожидать. Хотя располовинить колоду для рубки дров было немалым подвигом.

Нечай пошел к калитке. Тут только Стенька заметил, что был он в одном расстегнутом зипуне поверх холщовой простой рубахи да в полосатых портах и лаптях. Насчет обувки Стенька злорадно усмехнулся – как ты, парнище, ни здоров, а ходить тебе в лапотках, потому что сапог такой удивительной величины по всей Москве не сыщешь! Заказывать же сапожнику – удовольствие не дешевое, а ты, брат, вряд ли больно денежен.

– Да скорее ж! Поспешай, свет! – распоряжался Ивашка Шепоткин, позволяя Нечаю взять себя в охапку. – Не ровен час, увидят!

Стенька подивился тому, что Шепоткин стыдится перед соседями за увечье. Но прочь не пошел – коли было обещано угощение, так слово держать надобно!

Когда Нечай вносил Ивашку, Стенька придержал калитку и опять подивился: здоровый мужик, да еще в огромной, колом стоящей шубе, был на руках у этого верзилы не то чтобы совсем как дитя, а скорее как подросток.

– Забеги вперед, – велел Стеньке Нечай, – двери в сени распахни и другие тоже.

Вежества в парне было – ну, ни на медный грош!

Но Стенька сделал, как велено. Ему стало любопытно – что же это за орясина такая невоспитанная, откуда взялась? В лесу родилась, пням молилась?…

– Ахти мне! – переполошилась, увидев чужого, маленькая кругленькая Марфица, хлопотавшая по хозяйству в одной подпоясанной рубахе и в распахнутой душегрее. – Господи Иисусе! А ну, пошел вон! Нечай! Нечаюшка!

– Тут я! – отвечал парнище.

– Не галди! – добавил, въезжая в горницу на богатырских руках, Ивашка Шепоткин. – Одевайся-ка да за бабкой беги, ногу мне править!

Его усадили на лавку. Марфица кинулась разувать мужа. И точно – пострадавшая нога посинела и припухла.

– Да пойдешь ты за бабкой?! – рявкнул Ивашка.

Марфица бросилась за крашенинную занавеску – накинуть хоть сарафан, чтобы не надевать шубку прямо поверх рубахи.

– Вот, Степан Иванович, так и живу, – горестно сказал Ивашка. – С бабой бестолковой! Другая бы босиком по снегу ради мужа побежала…

– Племянник, что ли? – мотнув головой в сторону Нечая, осведомился Стенька. Предположить, что Шепоткин породил такого молодца, он никак не мог.

– Какое там – племянник! – Ивашка запнулся, словно бы брякнул лишнего. – Поди, Нечаюшко, мы тут о деле говорить будем. Дров-то наколол?

– Малость осталось.

– Ну, поди, Господь с тобой.

Парнище, пригибаясь, вышел.

– Здорова у тебя родня! – одобрил Стенька.

– Седьмая вода на киселе, – пренебрежительно отозвался Ивашка. – Ты садись на другую лавку, подожди. Бабка-костоправка у нас по соседству живет, сейчас ее Марфица приведет… Ты там скоро? А то гляди мне!

– Ахти мне! – отвечал голосок из-за крашенинной занавески. – За угол подолом-то зацепила, шов разошелся!

– Да кто твой сарафан под шубой-то увидит, дура?! – возмутился Ивашка.

– А что? – Стенька встал с лавки, на которой сидел, не раздеваясь и лишь шапку сняв. – Дай-ка я до бабки добегу. И сам ее сюда доставлю! А ты, голубушка, пока лоскутов холщовых достань, длинных, они бабке пригодятся – ногу замотать. Куда бежать-то?

– Лоскутья-то у тебя, у дурищи, есть?! – зарычал Ивашка.

– А бабка Козлиха на нашей улице и живет, от нас второй домишко! – объяснила Марфица.

– В которую сторону?

– Как к церковке идти!

– Да там с обеих сторон храмы Божии! – вмешался Ивашка.

Не дожидаясь супружеской разборки, Стенька выскочил за дверь.

Природная любознательность не впервые тихонько подсказывала ему: Степан Иванович, обрати внимание! Вроде и слов никаких загадочных не было, и взглядов многосмысленных, однако есть нечто странное в отношении Ивашки Шепоткина к этому парню Нечаю. На бабу он орать горазд. Надо полагать, и седьмая вода на киселе, нищий родственничек, должен был от него немало гнилых словес услышать. А Ивашка с этой здоровенной орясиной лучше, чем с родным сыном, обращается… Опять же, чего проще – Нечая за бабкой послать?

И что бы это значило?

Стенька поспешил через двор, опасливо поглядывая на кобеля Арапа. Но не Арап, а Нечай заступил ему дорогу.

– Чего тебе, свет? – спросил Стенька.

– Просьбишка у меня.

– Ну, говори!

– Возьми меня с собой! – выпалил Нечай.

– Куда, к бабке Козлихе, что ли?

– К бабке?…

Парень имел такой разочарованный вид – Стеньке поневоле сделалось его жалко.

– Ну, я заместо Марфицы за бабкой сбегаю, – объяснил ярыжка. – А ты что – сам за ворота выйти боишься?

– Да дядька Иван не велит!

– Чего ж это он не велит? Украдут тебя, что ли, за воротами?

– Не велит, да и все тут! Говорит – ты человек лесной, ты в городе потеряешься! Ищи тебя потом! И злые люди, говорит, вокруг пальца обведут! Весной только, говорит, найдем тебя, когда сугробы стают!