Депеш Мод (ru)

Вова и Володя не решаются показать свои документы, поэтому к госпитализированному Собаке их не пускают, они объясняют, что они друзья, даже родственники, далекие, но все-таки родственники, но им говорят, что таких родственников, как Собака, стыдиться надо, и укладывают его – пьяного и сонного – на носилки, а потом заносят в скорую, почему-то они все думают, что Собака именно травмированный, а не пьяный, это его и спасает, его не убивают на месте, как этого требуют инструкции поведения сержантов, старшин и мичманов при героической охране спортивных комплексов и мест массового отдыха трудящихся во время проведения там футбольных матчей, политических митингов и других физкультурно-просветительских шабашей. Какой-то сердобольный сержант даже подходит к водителю скорой, записывает его координаты, оставляет ему свой рабочий телефон и приказывает немедленно мчать тяжелораненого Собаку, а завтра, если ничего серьезного не произойдет, привезти его залатанное тело к ним в ровд для дальнейших лабораторных опытов, там они и выяснят, что это за Гагарин наебнулся им на головы. Водитель отдает честь, ну вы понимаете, о чем я, и скорая исчезает за зелеными воротами стадиона, разгоняя своими сиренами мокрых болельщиков, в чьей веселой толпе исчезают и Вова с Володей – поскольку победа предусматривает сплочение в радостную коллективную массу, салюты и стройное хоровое пение, и только поражение, горькое личное поражение, не предусматривает ничего, кроме пьяных санитаров и аппарата искусственного дыхания, который к тому же и не работает, вернее нет – он работает, но никто не знает как.

К утру Собака облевывает все простыни, которыми он был обернут, и вызывает резкое отвращение со стороны медицинского персонала. Дежурные медсестры стараются куда-то дозвониться, найти тех далеких родственников, которые хотели эту сволочь забрать еще там – на стадионе, но телефона никто не знает, у Собаки из всех документов находят только ветеранское удостоверение, выданное на имя Павловой Веры Наумовны, все рассматривают это удостоверение – потрепанное и обгоревшее по краям, – но Собака, хоть убей, на Павлову Веру Наумовну не тянет, они на всякий случай еще смотрят по картотеке и с удивлением выясняют, что согласно их записям эта самая Вера Наумовна еще три с половиной года назад богу душу отдала, но в этих картотеках такое случается, говорит старшая дежурная медсестра, полностью принять, что перед нею таки не Павлова Вера Наумовна, а какой-то неидентифицированный уебок, она отказывается, так что утром они вызванивают водителя скорой, тот только что отработал смену и по этому поводу целую ночь пил, так что про Собаку понял не сразу, сказал, что никакой такой Веры Наумовны он вчера со стадиона не привозил, клялся, что женат и что с женой у них все хорошо, даже секс иногда бывает, когда он не на смене, но в конце концов понял, о чем речь, и дал медсестрам телефон сержанта, который интересовался вчера дальнейшей судьбой подобранного им Собаки. Медсестры бросаются звонить сержанту, говорят, что, мол, беда, товарищ сержант, у нас тут лежит облеванный недоносок, какой-какой? с утренней бодринкой в голосе переспрашивает сержант и тут же начинает записывать, записываю, говорит он, – об-ле-ван-ный, ну-ну? вот, говорят медсестры, мало того что облеванный, так он еще и без паспорта, так-так-так, отвечает на это сержант, не так быстро – ма-ло-то-го-что-о-бле-ван, слушайте, вдруг спрашивает он, ну а мне-то что, может, у него сотрясение мозга? нет у него, – говорят сестры, – ни сотрясения, ни мозга, он вообще какой-то дезертир, ходит с чужими документами, ага, радуется сержант, с чужими, еще и облевал нам тут все, – не могут успокоиться сестры, ну, это вы ладно, сурово говорит сержант, давайте тащите его к нам, но скорее, у меня в девять смена заканчивается, а напарник мой с ним возиться вряд ли захочет – у него давление. Ясно, говорят сестры, давление.