Читаем Депеш Мод полностью

Чувак молча достает из кармана халата газовый пистолет и приставляет его к Собачьей морде.

— Какое какао? —спрашивает он.

— Наш друг, — испуганно говорит ему Собака. — Какао.

— Что ты грузишь? — нервничает чувак, очевидно Гоша.

Вася прячется у меня за спиной, а я думаю — как же его зовут, этого нашего Какао — как же его зовут, как могут звать донбасского интеллигента? наверное, Андрюшей, точно — Андрюшей.

— Андрюша, — произношу я. — Нам нужен Андрюша. Мы его друзья.

— Да? — недоверчиво переспрашивает Гоша. — Ну, ладно, заходите, — говорит он, но пистолет не убирает. Вдруг видит у Собаки рюкзак и говорит: что там?

— Бухло, — произносит Собака.

— Давай, — говорит Гоша.

Собака достает бутылку коньяка, отдаёт Гоше, тот молча запихивает её в карман халата, и мы заходим за ним и оказываемся в гигантской квартире, коридор тянется куда-то вглубь, мы идём за Гошей и выходим на безразмерную кухню, нихуёво ему, очевидно, платят за оплёвывание наших святынь, думаю я с завистью, на кухне сидит Какао, правда без костюма, тоже в каком-то халате, такое впечатление, что у них тут сауна, сидит и пьёт что-то из большой кружки, возможно именно какао и пьёт, Андрюша, это к тебе, говорит ему пидор-редактор и, утратив к нам любой интерес, исчезает в зарослях своей пидорской квартиры.

— Привет, — радостно улыбается нам Какао, мудак толстый.

— Привет, Какао, — произносит Вася. — Прикольный халат. Ты в нём теперь всегда будешь ходить?

— Это мне Гоша дал, — объясняет Какао.

— Ну, ладно, — перебиваю я его. — Маруся говорила, что ты звонил, что-то про Карбюратора говорил.

— Ага, — произносит Какао. — Я вам ещё вчера хотел сказать, авы слушать не стали.

— Что нам тебя слушать, — начинает Собака, но Вася его останавливает, мол, пускай говорит.

— Вот, — продолжает радостно Какао. — Вы ушли, а я потом думаю, надо же вас как-то предупредить.

— О чём предупредить? — спрашивает Вася.

— О Карбюраторе.

— Ты знаешь где он?

— Знаю.

— Он в городе?

— Вы, что — лохи? — храбрится Какао, чувствует всё-таки, мудак, что он на своей территории. — Ладно эти придурки, но ты, Жадан, должен бы знать, вы же, кажется, вместе учитесь.

— Я болел, — говорю.

— Ага, —соглашается он, — у тебя это надолго. Карбюратор давно в лагере.

— В каком лагере? — пугаюсь я.

— Он что — сел? — пугается и Собака.

— Да нет, куда он сядет, — смеётся Какао. — Он в этом, в пионерском лагере, или как это теперь называется, трудовом, о. Там сейчас как раз этот, как его, первый срок, нет не срок, завоз. Нет, не завоз, смена. Приедет куча малолетних уёбков, и Карбюратор будет их учить, как ставить палатку.

— Ни фига себе, — удивляюсь я.

— Да, — говорит Какао, — в лагере прикольно. Куча тёлок. Я когда-то, ещё в школе, ездил раз, так ко мне там один вожатый приставал. Представляете — пидором оказался.

— Вот и Карбюратор, наверное, к кому-то пристаёт, — произносит Вася.

— Он что — тоже пидор? — не понимает Собака.

— Нет, Карбюратор не пидор, — говорю я, — я его хорошо знаю. Хотя по-своему — пидор, конечно.

— Ну, и что делать? — спрашивает Вася у Какао.

— Езжайте к нему, — говорит Какао. — Там классно. Тёлки.

— Вожатые-пидоры, — добавляет Собака.

— А где это? — спрашивает Вася.

— За Узловой, — говорит Какао. — Лагерь «Химик».

— Это что — для каких-то мутантов лагерь? — спрашиваю.

— Нет, это для химиков. Значит, садитесь на электричку и едете через Чугуев до Конечной. Там ждёте пару часов следующей электрички и едете до Узловой. Там ждёте ещё пару часов и едете уже в «Химик». С Узловой можно и пешком. Но выезжать нужно среди ночи, иначе не успеете. Там первая электричка в четыре утра. Как раз до обеда доедете. В Чугуеве можно бухнуть, — для чего-то добавляет он.

— Это как — на скаку? — спрашивает Вася Коммунист.

— Ну, как хотите, — недовольно отвечает Какао. Очевидно, у него какая-то своя фишка по Чугуеву, иногда такое случается.

16.00

— А если сейчас выехать? — спрашиваю на всякий случай.

— Там, кажется, последняя электричка в полпятого отходит, — объясняет Какао. — Не успеете. Едьте ночной, — улыбается он.

— Что ты лыбишься? — спрашиваю я его недовольно. — Что ты лыбишься, а?

— Ничего, — растерянно говорит Какао. — Просто так.

— Просто так, — говорю недовольно.

— Ладно, — говорит Вася, — а у вас тут посидеть до вечера можно? Или вы трахаться сейчас начнёте?

— Я спрошу у Гоши, — стыдливо произносит Какао.

— О чём? — говорит Вася, но Какао уже выбегает.

— Вот мудак, — недовольно говорит ему вслед Собака.

16.15

— Гоша сказал, что можете сидеть, — радостно вбегает на кухню Какао. — Только в туалете аккуратнее.

— Услышал, Собака? — говорит Вася. — Аккуратнее в туалете. Всё так же, но аккуратнее.

— Садитесь, — произносит Какао, взмахивая полами своего халата. — Будете чай?

— А водка есть? — спрашивает Вася.

— Нет, водки нету. Гоша не пьёт.

— Ага, не пьёт, — говорит Собака. — А коньяк забрал.

— У нас же, — произношу, — ещё бутылка оставалась.

— Я не хочу коньяк, — произносит Вася. — У меня изжога от него. Давай, — предлагает он Собаке, — ты смотаешься, водки купишь. У меня ещё, кажется, бабки остались.

Перейти на страницу:

Все книги серии Граффити

Моя сумасшедшая
Моя сумасшедшая

Весна тридцать третьего года минувшего столетия. Столичный Харьков ошеломлен известием о самоубийстве Петра Хорунжего, яркого прозаика, неукротимого полемиста, литературного лидера своего поколения. Самоубийца не оставил ни завещания, ни записки, но в руках его приемной дочери оказывается тайный архив писателя, в котором он с провидческой точностью сумел предсказать судьбы близких ему людей и заглянуть далеко в будущее. Эти разрозненные, странные и подчас болезненные записи, своего рода мистическая хронология эпохи, глубоко меняют судьбы тех, кому довелось в них заглянуть…Роман Светланы и Андрея Климовых — не историческая проза и не мемуарная беллетристика, и большинство его героев, как и полагается, вымышлены. Однако кое с кем из персонажей авторы имели возможность беседовать и обмениваться впечатлениями. Так оказалось, что эта книга — о любви, кроме которой время ничего не оставило героям, и о том, что не стоит доверяться иллюзии, будто мир вокруг нас стремительно меняется.

Андрей Анатольевич Климов , Андрей Климов , Светлана Климова , Светлана Федоровна Климова

Исторические любовные романы / Историческая проза / Романы
Третья Мировая Игра
Третья Мировая Игра

В итоге глобальной катастрофы Европа оказывается гигантским футбольным полем, по которому десятки тысяч людей катают громадный мяч. Германия — Россия, вечные соперники. Но минувшего больше нет. Начинается Третья Мировая… игра. Антиутопию Бориса Гайдука, написанную в излюбленной автором манере, можно читать и понимать абсолютно по-разному. Кто-то обнаружит в этой книге философский фантастический роман, действие которого происходит в отдаленном будущем, кто-то увидит остроумную сюрреалистическую стилизацию, собранную из множества исторических, литературных и спортивных параллелей, а кто-то откроет для себя возможность поразмышлять о свободе личности и ценности человеческой жизни.

Борис Викторович Гайдук , Борис Гайдук

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Социально-философская фантастика / Современная проза / Проза

Похожие книги

12 шедевров эротики
12 шедевров эротики

То, что ранее считалось постыдным и аморальным, сегодня возможно может показаться невинным и безобидным. Но мы уверенны, что в наше время, когда на экранах телевизоров и других девайсов не существует абсолютно никаких табу, читать подобные произведения — особенно пикантно и крайне эротично. Ведь возбуждает фантазии и будоражит рассудок не то, что на виду и на показ, — сладок именно запретный плод. "12 шедевров эротики" — это лучшие произведения со вкусом "клубнички", оставившие в свое время величайший след в мировой литературе. Эти книги запрещали из-за "порнографии", эти книги одаривали своих авторов небывалой популярностью, эти книги покорили огромное множество читателей по всему миру. Присоединяйтесь к их числу и вы!

Анна Яковлевна Леншина , Камиль Лемонье , коллектив авторов , Октав Мирбо , Фёдор Сологуб

Исторические любовные романы / Короткие любовные романы / Любовные романы / Эротическая литература / Классическая проза