— Ну теперь немцы опять в фаворе. Вся главная квартира ими полна. Граф Витгенштейн сияет надменством в полной уверенности, что, защитив Петербург, единственно он и спас Россию. А Винценгероде, видно, уж запамятовал о том, что в плен угодить умудрился и во Францию уже был везен, да отбит по дороге казаками полковника Чернышева, тоже ныне важности великой преисполнен по случаю получения под свою команду авангарда главной армии. Что и говорить, Денис Васильич, не зря, видать, братец твой двоюродный Алексей Петрович Ермолов в свое время на вопрос государя, о какой награде он помышляет, с горькой веселостью ответствовал: «Произведите меня, ваше величество, в немцы!» По теперешнему времени эту шутку его многие офицеры повторяют.
— А где сам-то Алексей Петрович теперь? — поинтересовался Давыдов.
— Говорят, что из главной квартиры отбыл и опять к артиллерии приставлен... Да, самое-то главное позабыл, — спохватился Храповицкий и с улыбкою извлек из своей патронной сумки несколько тщательно сложенных листов.
— А что это такое? — спросил Денис, принимая еще не раскрытые листы.
— Читай да радуйся! Патриотическая песнь Жуковского «Певец во стане русских воинов». Там среди прочих героев Отечества и про тебя сказано!..
Строфу за строфою он читал возвышенную и гордую оду, написанную во славу русского оружия. От души радовался громкозвучно воспетым именам своих старших соратников, своих знакомых и близких — Ермолова, Коновницына, Платова...
Особенно тронули душу Дениса стихи, прославляющие подвиги партизан. И конечно, как было не воссияться радостью, увидев причисленным к доблестным героям Отечества, воспетых поэтом, и себя:
Денис намеревался тут же откликнуться на голос Жуковского своею признательною лирой, но в его боевом кочевье это оказалось исполнить совсем непросто. За ответное дружеское стихотворное послание Василию Андреевичу он сумеет сесть лишь в покоренном Париже:
До стихотворных стоп на протяжении всей большой войны, безостановочно перенесенной из родимых пределов на поля Европы, у Дениса Давыдова воистину не доходили руки. Они были постоянно заняты то пистолетом, то саблею.
Выдворенный из России, Наполеон еще отнюдь не был окончательно сокрушен. Отозвав войска из Италии и из других мест Европы, он спешно перебрасывал их в Пруссию. А взамен безвозвратно потерянной «Великой армии» торопливо создавал новую. Стремительно проведенный очередной набор дал Бонапарту 240 тысяч человек. К ним вдобавок были призваны досрочно 150 тысяч подростков, которых во Франции почему-то прозвали «мариями-луизами». Этих мальчиков император хотел закалить годичным обучением в военных лагерях. Однако времени на подобную закалку, как потом выяснится, не хватит, и Наполеон в критический момент бросит в дело и несмышленых «марий-луиз»...
С большим трудом, но формировалась и новая кавалерия. Для нее привлекли даже конных почтальонов.
Из подвалов Тюильри на нужды армии извлекались на свет божий награбленные по всей Европе миллионы. Бонапарт готовился к реваншу, готовился к новым жестоким кровопролитиям.
Русские войска меж тем продолжали наступление после перехода границы. Они двигались как бы двумя разветвленными потоками. Первый, под командованием графа Витгенштейна, через северную Пруссию устремился к Берлину. Второй, названный главной армией, под командованием Кутузова и при бдительном присмотре Александра I держал путь через Варшавское герцогство и Силезию к Дрездену. Авангардом главной армии начальствовал генерал Винценгероде, под его же попечением находились и два отдельных кавалерийских отряда — подполковника Пренделя и полковника Давыдова.
С первых же дней, как только поисковая партия Дениса Давыдова вошла в подчинение Винценгероде, трудно произносимую фамилию которого его казаки быстро и лихо переиначили на свой манер — «Винцо в огороде», — тот сразу же дал понять, что никакой партизанской вольности под своим началом не потерпит. Он строжайше воспретил совершать какие бы то ни было перемещения отряда без его ведома и даже сшибки с неприятелем.
— Дожили, — сказал в сердцах Денис Давыдов Храповицкому, — завидел француза в поле, так прежде, чем саблею его рубануть, надобно скакать к Винценгероде и непременно спрашивать, можно ли сие действие исполнить. Воистину, смех и слезы!..