Деньги

Так вот, теперь я один из безработных. Чем мы занимаемся целый день? Сидим на крылечке или топчем тротуары, группами и поодиночке. Тротуары — как бесшвейные ковры после изуверского кутежа с тошнотворным бухлом и суррогатной жратвой; можно подумать, вчера небесная канцелярия весь вечер топила свое горе в вине, а потом в полном составе блевала с высоты тридцать тысяч футов. Мы сидим, нахохлившись, в парках, окруженные плебейскими цветами. Ничего себе (думаем мы), как медленно жизнь-то течет. Я вырос в шестидесятые, когда возможностей было море, подходи — бери. А нынешняя молодежь разлетается из своих школ, и куда? Никуда, попросту на хрен. Молодежь (и это видно по их лицам), прикинутые под стегозавров горемыки, никчемушники с петушиными гребнями, они выработали подходящую реакцию на все это — а именно никакую. Им все пофигу. Очередь за пособием начинается прямо с детской площадки. Уличные беспорядки — это их игры и танцы, весь Лондон им — гимнастический зал. Другие же тем временем повсюду копят жизнь. Деньги так близко, буквально рукой подать, но все на другой стороне — вы только и можете, что прижать лицо к стеклу. В мое время, если хочешь, можно было просто забить на учебу, податься хипповать. Деньги и об этом позаботились — теперь податься некуда. От денег не укроешься. Теперь от денег укрыться негде. Так что иногда, когда ночи жаркие, деньги бьют витрины и хватают, что плохо лежит.

Тем временем какие-то совершенно примитивные твари разъезжают вокруг при деньгах на своих «торпедах» и «бумерангах» или сидят при деньгах в «Махатме» или в «Ассизи», или просто стоят при деньгах — в магазинах, в кабаках, на улицах. Они всяких форм и расцветок бывают — невольно облагодетельствованные глобальной шуткой, которую отмочили и продолжают отмачивать деньги. Они ничего не делают — за них работает национальная валюта. В прошлом году все распивочные кишмя кишели немыслимо расточительными ирландцами; в карманах у тех были не деньги, а бери выше — евроденьги. На Ближнем Востоке деньги хоть лопатой греби, и новая армия захватчиков финансового пространства начинает разорять Запад. Каждый раз, когда фунт подвергается групповому изнасилованию на международном валютном рынке, то всем арабским телкам отламывается по новой меховой шубе. Бывают здесь, конечно, и белые финансовые воротилы — аборигены, самые натуральные англичане. Сплошной криминальный элемент, никак иначе, с их тугими бумажниками, гнилым базаром, бандитскими рожами. И я такой же. Я один из них, белый или хотя бы цвета пасмурного неба, не волосы, а мочалка, пепельный локоть выставлен в окно «фиаско», неулыбчиво пялюсь на светофор, вконец отупел от всех издевательств — но при деньгах. Деньги у меня есть, но я не умею их контролировать, так что Филдинг то и дело подкидывает еще. По-моему, деньги вообще неконтролируемы. Даже тем из нас, кто при деньгах, это не под силу. Жизнь — ее только ленивый грязью не поливает, а вот по адресу денег почти никто не прохаживается. Короче, деньги — охренительная вещь.

Уйдя с работы и поставив все на фильм, я тоже оказался в подвешенном состоянии. Так откуда ж мне знать, чем заполнить день? Понятия не имею. Может, посоветуете что-нибудь? Деньги здесь плохой советчик. Так ведь и проваляюсь в койке без малейшего понятия до тех пор, пока… Пока что? Жизненный опыт, конечно, полезная штука, но зачем так долго? Проснись и пой, вперед и с песней, одна нога здесь, другая там, ну же!.. Ну же! Я дрейфую, дрожу, бреду на ощупь, слепо шарю — и вот я наконец у цели, полураздетый на кухне с сигаретами и кофеварочными фильтрами. Иногда вредные привычки могут очень даже полезную службу сослужить; по крайней мере, заставляют вылезти из-под одеяла. Я смотрю в окно, вижу улицы, небо цвета подмокшего сахар — и я ошеломлен этим, сбит с толку, поставлен в тупик. Сами окна чуть более понятны. Двойные рамы остеклены грязью. Они похожи на ветровое стекло «фиаско» после пробега в тысячу миль, испещренное почерневшей кровью насекомых девятисотмильной давности, пунктиром сажи, отпечатками пальцев немытых призраков. Даже грязь подчинена каким-то закономерностям, стремится к систематизации… Когда я ушел с работы, ощущение было, словно в конце семестра, словно субботним утром, великолепное ощущение, прямо как чего-то незаконного. Но конец означает, что должно начаться что-нибудь другое — а я так до сих пор и не почувствовал, что, собственно, должно-то начаться. Пока что ощущение никакое, на редкость хреновое. Селина встает рано. Уличный инстинкт (свидетельством которому — заострившийся подбородок, даже острые зубки) гонит ее в мир денег, курсов обмена. У нее доля в том бутике в Челси, почти на краю света, ну помните, я говорил, там заправляет эта ее подруга, Хелль, очень полезная подруга. Селина хочет, чтобы я вложил в их бутик деньги. Вкладывать я не хочу, но, похоже, придется. В таком случае не видать мне этих денежек как своих ушей.