Деньги

— Фунтов, — экспромтом сказал я, — хотя начисляться будет, конечно, в долларах. Так как у вас сейчас со временем? — Он пожал плечами и скривил недовольную гримасу. — Философию придется на пару недель отложить, — сказал я, выдержав паузу, — но это жизнь. Шекспир потерпит. История может подождать. — Я хладнокровно упомянул чек, лежавший у меня прямо в кармане, и в двух словах расписал график выплат. Но я уже стал задумываться: на хрена мы так деньгами сорим? Да этому лопуху и половины хватило бы. Книжек-то сколько прикупит.

— Боюсь, я должен отказаться.

Оба-на! Вот сукин сын!

— Что? Почему? — панически зачастил я, заливаясь краской. Боль была непомерной, ошеломляющей — как будто моего ребенка жестоко обидели, или это я сам в слезах прибежал домой из школы. Я уже чуть было не отвык от укусов судьбы. А она все такая же зубастая.

— Ничего личного, — поспешил заверить он. — Просто я слишком мало о вас знаю. И о «Хороших деньгах».

— Да я же только что битый час распинался.

— В том-то и беда. — Он замялся, втянул голову в плечи. — Кто будет этот фильм ставить? Вы сами?.. Только что вы рассказали мне сюжет. Это было похоже на то, как десятилетка пытается вспомнить неприличный анекдот. Но меня беспокоит даже не это. В кинобизнесе пруд пруди косноязычных миллионеров и преуспевающих тупиц. Меня беспокоит… Понимаете, чтобы снять фильм нужна энергия, безумная энергия. Режиссеры — они, в первую очередь, безумно энергичные люди. Вы же — извиняюсь, конечно, — все время на грани отключки. Я вот гляжу на вас и думаю; если он моргнет, то схлопочет сердечный приступ. Я же вас не первый раз вижу, и вы действительно уникум. Но в другой области.

Так уж вышло, таким уж я уродился, что первая моя мысль при взгляде на женщину: перепихнемся ли? Аналогично, первая моя мысль при взгляде на мужчину: подеремся ли? Три года назад, три месяца назад, три недели назад в ответ на возражения Мартина я выдернул бы его из кресла и звезданул между глаз. По какой-то неясной причине (возможно, дело в его имени, так похожем на имя моей бледной заступницы) я испытываю к нему почти отеческие чувства: не хотелось бы накостылять ему, или чтобы ему накостылял кто-нибудь другой. Но я легко и очень ярко представляю — на другом уровне, в другой вечер, — как в припадке слепой ярости измордую Мартина до полусмерти, родная мама не узнает. Подозреваю, он об этом тоже иногда подозревает, о нашей не-разлей-вода взаимосвязи. Что бы он там ни болтал, но я его пугаю. Умненький парнишка, и язык хорошо подвешен, но я с самого начала увидел, что он дрейфит.

Я откинулся на спинку и подождал, пока уймется скандальный стук сердца; я его не торопил. Я опустил взгляд на пепельницу, на эту братскую могилу, переполненную изуродованными трупами окурков.

— Удваиваю, — произнес я и назвал новую цифру, и ощутил в паху болезненный, обморочный укол. — И это только начало. — Я извлек чековую книжку. — Ну, хватит ломаться, маленькая девочка прямо. Давай, соглашайся. Просто несерьезно — от таких денег отказываешься. Пригодится же. Купишь подарок своей подружке. Или маме. Ну давай же, соглашайся. Иначе я не переживу.

— …Хорошо, согласен.

— Спасибо, Мартин.

— Только с одним условием.

— Каким?

— Чтобы с чеком без фокусов.

— Никаких фокусов, — заверил я его, выписывая чек. — Черновой вариант потребуется уже через две недели. Да блин, всего-то и нужно, что переписать.

Он взглянул на толчею нулей.

— Так же… — промямлил он, — так же не бывает.

Я резко встал; энергично. Мартин поморщился. Он не сводил с меня взгляда. Он понимает, что происходит между нами. Или он думает, что это просто паранойя.

Нет, приятель, не просто. Это не просто паранойя. Можешь быть уверен.