Он дал отбой, не пожелав слушать ни возражения, ни подтверждение.
Во время допроса Борисова Лёха не знал, куда себя деть. Корпоративная солидарность вроде бы толкала сесть ближе к сотруднику милиции и морально поддержать в трудной ситуации, в которую тот влип не корысти ради, а чисто из служебного рвения. Но только «вроде бы. В итоге опер взгромоздился на стул у окна, ровно посерёдке между Сазоновым и милиционером.
Выполнив формальности, подполковник начал задавать вопросы в чрезвычайно неторопливой манере. К ключевому моменту он подводил незадачливого младшего сержанта медленно, но неумолимо: «С какого расстояния вы видели подозреваемого в магазине? О чём вы разговаривали с напарником по возвращении в машину? Кого ещё видели у магазина, кроме подозреваемого?»
К моменту рассказа, когда машина охраны погналась за Арсеном Карапетяном, Борисов утратил уверенность, но продолжал отвечать. Не возражая ни единым словом, Сазонов выслушал его до конца и набросал на клавиатуре сравнительно короткий текст, затем вытащил выдвижной ящик из тумбы стола. Там зашелестел принтер. Но стоило Борисову вывести подписи на протоколе, за него взялись серьёзно.
— Что именно вы скомандовали через громкоговорящую систему автомобиля, когда преследовали задерживаемого?
— Сказал — остановитесь…
— И всё?
— Ну… да.
— Мне поступили другие сведения. Вы крикнули: «Лицо кавказской национальности, а ну, стоять!»
Это как? Лёха представил картинку: лицо стоит, всё остальное тело по-прежнему бежит!
Милиционер, который вчера с уверенностью облечённого властью чиновника прокричал дурацкую команду, смущённо заёрзал.
— Я ж цензурно, без мата…
— Но при этом на весь квартал проорали, что задерживаете человека по этническому признаку.
— Ну… Не-е-е… Он же похож был… На того, с фоторобота.
— Кроме фоторобота, во все подразделения милиции распространялось описание подозреваемого: рост около метра восьмидесяти пяти — метра девяносто. Каков ваш рост?
— Метр девяносто один.
— Застреленный в Севастопольском парке метр семьдесят четыре. Вы подписали показания, что в магазине стояли практически рядом с Карапетяном. И не смогли отличить — он ниже вас на пять или семнадцать сантиметров?
Младший сержант замолчал. Без комментариев было ясно: он не помнил примет человека с улицы Калиновского.
— Ответа не услышал. Следующий вопрос. Куда вы целились, когда стреляли в Карапетяна?
— В ростовую фигуру… Как учили.
Сазонов переплёл пальцы рук.
— Расстояние между найденными гильзами и ступнями застреленного не превышает девятнадцати метров. Прицельная дальность огня АКС-74У, если верить наставлению, равняется пятистам метрам, эффективная — трёмстам. С девятнадцати метров первой пулей вы могли пробить ему руку, ногу. Почему пуля вонзилась сразу в грудь? Вы ставили цель задержать или убить его?
Из дальнейших путанных объяснений вытекало, что Борисов пальнул, подобно немцам из фильмов про войну, — от пояса, не раскрыв приклад. То есть практически не целясь. Учитывая отвратительную кучность АКСУ, остальные пули улетели куда угодно. В том парке мамы с детьми гуляют… Борисов оправдывался темнотой, быстротой происшедшего, резким движением подозреваемого, пока не запутался.
— Но вы же дали предупредительную очередь вверх? После этого не пришло на ум отомкнуть приклад и прицелиться? — не выдержал Лёха, на что получил молчаливый окрик Сазонова, одними глазами: не лезь!
— Надо было открыть…
— И, наконец, про темноту, — безжалостно продолжил подполковник. — На аллее фонари были исправны. Кроме одного, пробитого автоматной пулей.
— Я не умышленно… Вверх стрелял.
— Борисов, вы хорошо автомат чистили?
— Да… — смена темы смутила милиционера окончательно.
— Немного просвещу. При стрельбе первая пуля сохраняет нагар от смазки. Вторая тоже, но меньше. Завтра я получу заключение эксперта. У меня есть основания полагать, что пуля с обгоревшей смазкой извлечена как раз из тела убитого. А потом вы стрельнули в фонарь, чтоб на весь парк разнёсся звук второй очереди, и можно было лгать о предупредительных выстрелах. Заодно разбили освещение. Темно, мол, обознался. Так?
Борисов замкнулся, нервно тиская в руках форменную шапку.
— Дело будет выделено в отдельное производство и передано в Следственный Комитет. К теракту на Калиновского оно отношения не имеет. Рекомендую обдумать показания. От них зависит — вас обвинят в умышленном убийстве или только в превышении при задержании. Из Минска не уезжайте. На сегодня всё. Свободны.
Несколько обескураженный последней фразой, здоровяк ретировался. Похоже, последние три минуты он готовился к аресту. Когда дверь за ним закрылась, Лёха заключил:
— Это и есть случай, когда МВД будет списывать на «отдельно взятого ретивого», а Комитет не отмазался бы, так?
— Получилось, что я напророчествовал. Не первый раз имею дело с вашим ведомством, поэтому я постоянно готов к чему-то подобному. Алексей, я не обобщаю. Но вы сами видели. Остаётся радоваться, что в ГУВД отказались от мысли вывесить тот фоторобот на каждом столбе. Тогда бы кричали, не «стой, лицо кавказской национальности», а что похлеще.