День исповеди

Роскани: «Преподобная мать, мы сообщили синьору Восо, в каком положении, по нашему мнению, оказалась его дочь. Она где-то занимается своим делом, заботясь об отце Дэниеле, и мы считаем, что она скорее жертва, чем сообщница. Тем не менее я хочу, чтобы вы оба поняли: ей угрожает чрезвычайно серьезная опасность. Кто-то пытается убить священника и, по всей вероятности, расправится со всеми, кого обнаружит рядом с ним. И этот человек не просто способен сделать такое, но еще и отличается чрезвычайной жестокостью».

Роскани взглянул на Доменико Восо; при этом выражение его лица и язык тела резко изменились: он вдруг превратился в отца, знающего, что он будет чувствовать, если узнает, что за кем-нибудь из его детей охотится Томас Добряк.

Роскани: «Мы не знаем, где находится ваша дочь, синьор Восо, но убийца вполне может это знать. Если вам известно, где она, очень прошу сказать это мне. Ради нее самой…»

Доменико Восо: «Я не знаю, где она. Хотя всем сердцем желаю, и вся наша семья желает знать это». При этом он бросил короткий умоляющий взгляд на мать Фенти.

Мать Фенти: «И я тоже этого не знаю, Доменико. И уже говорила об этом ispettore capo. — Она взглянула на Роскани. — Если мне станет это известно, если хоть кто-то из нас это узнает, мы сообщим вам первому. — С этими словами она поднялась. — Благодарю вас за то, что вы пришли ко мне».

* * *

Мать Фенти знала, где находится Елена Восо. А Доменико Восо действительно не знал. Так говорил себе Роскани, когда через двадцать минут сел за стол в комнатушке управления карабинеров в Сиене. А она знала. Но не собиралась раскрывать местонахождение монахини. Нисколько не думая, что разбивает тем самым отцовское сердце.

Несмотря на ласковое поведение и горящий любовью взгляд, настоятельница была в душе очень жесткой и опытной, стреляной птицей, настолько суровой, что могла бы согласиться на гибель Елены Восо ради того, кому она подчиняется. А она кому-то подчинялась, потому что, хотя она и впрямь была видной персоной, на то, чтобы составить и осуществлять столь сложную интригу, ее личного влияния не хватило бы. Мать-настоятельница из Сиены не обладала реальной властью — ни церковной, ни тем более светской.

И хотя у него не осталось ни малейшего сомнения в том, что безымянный пациент, пролежавший несколько дней в пескарской больнице, был не кем иным, как отцом Дэниелом, он так же твердо знал, что сестра Купини будет придерживаться своей изначальной версии, именно той, которую приготовила для нее мать Фенти. Поскольку в этой части всем заправляла мать Фенти. А уж она-то не отступит со своей позиции. Поэтому он должен был найти путь, как обойти ее, причем чем скорее, тем лучше.

Откинувшись на спинку стула, Роскани отхлебнул холодного кофе. И в этот момент ему открылся путь; может быть, и не совсем путь, но приемлемый, в общем-то, вариант.

111

Поезд «Евросити» № 55. 16 часов 20 минут

Джулия Луиза Фелпс чуть заметно улыбнулась мужчине, сидевшему напротив нее в вагоне первого класса, а затем повернулась к окну и погрузилась в созерцание сельских пейзажей, на смену которым вот-вот должны были прийти городские виды. Через несколько миль по сторонам от железнодорожных путей вырастут многоэтажные дома, склады и заводы. Через пятнадцать минут Джулия Фелпс, а если точнее, Томас Добряк окажется в Риме. Там он на такси доедет от вокзала до гостиницы «Мажестик» на виа Венето. И через несколько минут возьмет другое такси. Переправится через Тибр и доедет до «Амалии», пансиона на виа Джерманико, маленького и уютного, к тому же находящегося в весьма удобной близости к Ватикану.

За всю поездку от Белладжио до Рима он столкнулся лишь с одним затруднением — когда пришлось убить молодого модельера, с которым он познакомился на катере и который с легкостью согласился подвезти его на своей машине до Милана, куда направлялся сам. Но непродолжительная ночная автомобильная поездка неожиданно получилась весьма неприятной, поскольку молодой человек принялся шутить насчет бессилия полиции и ее неспособности изловить беглецов. При этом он слишком уж внимательно рассматривал Томаса Добряка, приглядывался к его широкополой шляпе, его одежде, к слишком толстому слою косметики, скрывавшему царапины на щеке, а потом заговорил о том, что кто-нибудь из беглецов вполне мог бы прикинуться женщиной. Скажем, убийца, который все время уходит из-под самого носа у полиции.

В прошлые времена Томас Добряк, скорее всего, постарался бы не обращать внимания на такие штуки. Но не при том состоянии психики, в каком пребывал сейчас. Опасным для него свидетелем модельер не мог стать ни при каких обстоятельствах; все произошло само собой, под действием непреодолимой тяги к убийству, которая возникала в нем при первом же ощущении опасности. И того острого эротического чувства, которое приходило вместе с действием.