– Да я не решала, оно все само получилось…
– Не знаешь, чем это может закончиться?
– Знаю… Но так не хотелось в той тюрьме сидеть и пить этот мерзкий пасхучу. А тут он пришел и спросил о работе… а я готова была на что угодно, лишь бы больше не находиться в тех сырых подвалах…
Семен двигался к ним не спеша, но явно слышал каждое слово разговора.
– Ну ладно бы себе работала, а вот зачем?..
– Ну а потом я была так счастлива, что, когда он показывал мне, что надо делать, и пела, и смеялась, и чуть ли не на крыльях летала. Виктор сильно удивлялся, пытался даже меня припугнуть казнью, а я все равно радовалась и твердила: пусть хоть на казнь, лишь бы под открытым небом. Потом я стала со смехом рассказывать, как училась плавать и как это здорово прыгать с обрыва в воду… Потом еще что-то… И нам было так смешно… Я словно сошла с ума… Да я и сейчас ничего не соображаю и до сих пор не пойму, что между мной и им в тот первый вечер произошло. Нас словно током оглушило… Нас словно выбросило из этого мира неизвестно куда, а потом мы вернулись, и я поняла, что его люблю… Мне было все равно, что о нас подумают, мне хотелось просто немножко любви перед смертью… Я не могла забеременеть, у меня это никогда не получалось… Поэтому мы ни о чем таком не думали… И Виктор до сих пор ничего не знает… Но три дня назад я удостоверилась и поняла, что жить мне осталось совсем недолго… Мне никто этого не простит… И он не простит!..
Она с дрожью смотрела на приближающегося Загребного, которому осталось пройти метров двадцать. Затем захлебнулась слезами и рыданиями, закрыла лицо ладонями и простонала:
– Такой внук ему не нужен!..
Демонессе ничего не оставалось, как в порыве чисто женской солидарности прижать женщину к себе и успокаивающе гладить по спине. Потом мимикой дала понять своему любимому, что следует быстрее решать, как успокоить это запуганное чудо.
Но тот ничего иного не смог придумать, как начать с вопросов:
– Бьянка, тебе сколько лет? Тридцать три?
– Д-да… я м-много прожила…
– А Виктор мало. Ему всего девятнадцать! Он тебе в сыновья годится! Ты что, не могла себе кого-нибудь постарше подыскать?! – Он уже перешел на крик, хотя при этом попросил жестом прощения у демонессы: она ведь тоже была старше его. – Чего это тебя на молоденьких потянуло?!
Сквозь рыдания послышалось:
– Я не специально-о-о!.. Со мной никто, кроме него, не разговаривал больше-е-е!..
– Да тебя за такое убить мало!
Но по его тону и выражению Люссия уже поняла: что-то задумал. Поэтому вопросительно задвигала бровями, с силой придерживая забившееся в испуге женское тело.
Выдержав паузу, Загребной приблизился к пленнице, развернул ее силой к себе, заставил раскрыть лицо и, глядя прямо в глаза, перешел на свистящий шепот:
– Но у тебя есть шанс! Пожить немножко самой и спасти своего ребенка! Слышишь?! Только вот скажи мне: что ты готова для этого сделать?
– Все! Все, что угодно!
– Даже сесть обратно в мрачную и сырую тюрьму?
– Да!
– Даже если она будет из сплошного железа?
– Да!
– Но потом тебе придется оставить ребенка на воспитание мне.
– Согласна!
– И никому никогда о нем не рассказывать!
– Согласна!
Кажется, мизансцена проходила в лучших традициях мексиканских сериалов, и, вспомнив об этом, Семен в самый ответственный момент чуть все не испортил нервным, прорывающимся смехом. Если бы он сорвался, то все пошло бы насмарку. А так он пытался связать эту развратную, распущенную и еще совсем недавно жутко циничную женщину конкретными, страшными клятвами. Еще минут десять после этого он на нее конкретно «давил», оговаривал детали договора, требовал полного подчинения и косвенными данными доказывал, что иного выхода у этой ведьмы просто не существует. Если она не спрячется на корабле – вернее, не отправится туда на добровольное заточение, – то ее жизнь и ломаного гроша стоить не будет. Ее в любом случае если не уничтожат сразу недовольные оппозиционеры, то распластают после свержения с трона молодого императора.
Но и этого Загребному оказалось мало. Мысленно уже продумав свои действия на много (около девяти!) месяцев вперед, он контурно стал обрисовывать предстоящие задачи: