Демоны Хазарии и девушка Деби

Внезапно возник Ахав с улыбкой побежденного: «Видела?»

«Да», – сказала она голосом, который не допускал никакого сближения.

«Деби…» – начал он.

Она подняла палец: «Не проси и не жалуйся». И он замолк. Ко всему, как ему казалось, он приготовился, только не к такому отпору. Приказ ее был подобен ловушке: если ты просишь и жалуешься, ты не мужчина, и ты меня потерял.

Деби и ее брат удалялись, идя за телегой, нагруженной доверху. Ахав еще успел увидеть ее взбирающейся на телегу, когда они перешли на удобренную равнину. Деби не оглядывалась, хотя чувствовала, что он не спускает с нее глаз. Теперь она сама не знала, почему не могла терпеть это существо. Может быть, потому, что он отталкивал ее своей беспомощностью, неисполнением своего долга, или своей сильной сжигающей его любовью к ней?

Знаю ли я вообще о том, что мной управляет? удивленно думала про себя Деби, пытаясь самой себе ответить, понять себя. Может быть, если она это поймет, то сможет овладеть теми неощутимыми, но управляющими ею вещами, захватившими ее душу.

Внезапно ее окатила волна страха и одиночества.

Отец ее Гади тоже пребывал в удивлении: когда она успела превратиться в такую красавицу? Когда стала такой решительной? Как это все возникло вокруг него? Эта женственность и мягкость, разбивающая сердца, удивительный свет ее души, чудная твердая грудь. Опущенный взгляд, мягкий и нежный голос, податливый свет зеленых глаз. И такая твердость решений, такая воля? Откуда это?

Вернулись они домой, Деби и Довэле, из Кохоли в канун субботы.

Тоска по дому после недели отсутствия просто съедала ее.

Городские парни, которые, она надеялась в тайне сердца, обратят на нее внимание, не стоили этого. Были и такие, которые ее интересовали, но она была абсолютно лишена умения общаться с людьми, и понимала, что их интересует лишь переспать с ней, заставить ее потерять голову, а затем плакать над собственной глупостью.

Ахав ожидал на усадьбе еще день-два, и на утро в пятницу принял решение. Он попрощался с Дуди и Эти, которые выглядели накрепко связанными друг с другом и с трудом соображали, что происходит вокруг. Он поблагодарил Малку и Гади. Сказал Малке, что счастьем было бы для него удостоиться такой женщины, как она.

«Удостоишься, удостоишься», – сказала Малка, уговаривая остаться, ибо он желанен здесь, в усадьбе, извинялась за поведение дочери. Но все это, сказанное искренне, и это было заранее ясно, не могло иметь успеха.

Ахав, не выполнивший огромного своего долга, упавшего на его плечи в этом странствии, хорошо знал небольшие свои долги, и потому не мог остаться там.

Он не ответил на вопрос: куда ты собираешься идти? Даже не пожал плечами. Приготовила ему Малка еду и питье на дорогу. Гади заточил ему, неудачнику, саблю, кинжал до остроты бритвы, дал ему три золотые монеты, восемь серебряных. Это была огромная сумма для молодого парня. Две тысячи долларов в пересчете на наше время. Ахав был потрясен. У него были деньги на мелкие расходы, зачем ему столько? Но Гади заупрямился. Забросил Ахав за спину рюкзак, затянул все ремни и натянул сапоги. И так как Деби уехала на северо-восток, он пошел на юго-восток.

Глава семьдесят пятая

Всю весну и лето, пять долгих месяцев, до двадцать первого дня в месяце Элул были Песах, Шедалияу, Мувияу и Тита заключены в ту тюремную камеру в скалах. Свет и воздух проникали в камеру через решетку двери. Иногда слишком много солнца, а иногда, когда был по ночам сильный холод, слишком много воздуха.

С высоты их камеры видно было море, огромное, бескрайнее, чаще всего спокойное. Напротив скалы, вдали, высился небольшой остров среди вод. Парусные корабли проплывали группами и в одиночку, но никогда не шли между скалой и островом. И когда их особенно хорошо было видно, исчезали за островом. Между скалой и островом проплывали лишь рыбачьи судна, тяжелые, грубо сколоченные, лишенные изящества. Остров состоял из крутых скал и становился голубым к вечеру, когда солнце закатывалось за ним.

После первых дней заключения, когда арестованные чувствовали, что о них заботятся, Песах попросил у офицера несколько досок – соорудить в камере закрытый угол для Титы.

Офицер обещал достать все это, и в тот же день пришел плотник с помощником, грузчики привезли доски, и в течение нескольких часов был сооружен закрытый угол в глубине камеры. Вначале там спала только Тита, но, спустя несколько дней, туда перебрался и Песах.

«Сколько мы будем здесь сидеть?» – спрашивали заключенные.

«Пока не вернется граф», – был ответ. И они перестали спрашивать.

Песах рассказывал Тите еще и еще об еврейских праздниках. Постепенно она научилась читать и писать. Им приносили книги. Ей продолжали сниться буквы, и теперь она могла, проснувшись, их записывать. Дважды это были слова, но не было в них никакого смысла, как, например,  или вообще какая-то бессмыслица . Или . Что это?

С приближением праздника Шавуот, влюбилась Тита в Рут – героиню «Свитка Рут» в Священном Писании. Рут стала великой героиней Титы.