Демоны

Это было способом выкинуть образы у себя из головы. Перенести их в компьютерный файл. Ему было необходимо подумать об этом. Оно не оставит его в покое. Оно требовало его внимания. И оно требовало его решения.

Он откинулся назад и прикрыл глаза. «Подумай о чем-нибудь другом. Подумай о Жонкиль».

Но его внутреннее зрение заполняла планета внизу него. Сатурн. Или что-то похожее на него. Он был оторван от своего тела, спроецирован сквозь пространство; верх стал для него низом. Он ринулся вниз, в атмосферу планеты: нескончаемую бурю многоцветного дыма. Прошел сквозь слои мерцающего жидкого металла, один внутри другого. Затем обнаружил, что движется над светящимся бурлящим ландшафтом; ощущение падения вниз исчезло – теперь он чувствовал, что движется прямо вперед.

Все это время ум Стивена находился в воспринимающем, наблюдающем состоянии – словно бы вырвался вперед, опередив эмоциональные реакции, дезориентацию от того, что был оторван от тела, от своего мира; словно бы его человеческие чувства гнались за ним по пятам, а он ухитрялся все время оставаться на шаг впереди.

Если бы они догнали его, он бы, разумеется, сошел с ума.

Впереди было нечто, написанное в небе живым огнем: нечто вроде иероглифа или руны, большой как гора, и он чувствовал, что эта руна каким-то образом является живой и сознающей. Она наблюдала за тем, как он летит по направлению к ней. Стивен был всего лишь душой, духом, но она могла видеть его.

Ее форма напоминала крест с неприятного вида крюком на нижнем конце; там были какие-то сетчатые структуры, изменения которых, казалось, проходили через последовательности различных значений.

В момент, когда Стивен врезался в нее, он почти понял ее значение.

Это был символ, одновременно бывший и местом; это было существо, одновременно бывшее дверью; оно располагалось в точности на водоразделе между добром и злом. Оно было физическим, но при этом сугубо ментальным. Оно произрастало на противоречии.

Стивен влетел в центр и пролетел насквозь, словно сквозь дверь… дверь в другой мир.

А потом он оказался в этом мире – больше уже не летел, но стоял на твердой земле. Вернее, на утесе, вздымавшемся вверх из моря радужного тумана. Небо было переполнено символами. Здесь не было солнца и никакого видимого источника света. Все, казалось, добавляло собственное неяркое сияние к общему освещению.

Он посмотрел на землю. Ничто здесь не было действительно твердым, но вероятность того, что земля под его ногами была твердой, была достаточной; ее как раз хватало для того, чтобы она оставалась твердой.

Он вновь посмотрел вниз и понял, что не может разглядеть свои ноги. Он посмотрел на свои руки, но их не было. Он ощущал их, но не мог их увидеть. У него не было глаз, чтобы оглядеться вокруг, но каким-то образом он огляделся. Он был всего лишь узлом восприятия – и тем не менее шагал по вершине утеса. Утес этот имел форму грубого каменного топора, и он шел по лезвию этого топора по направлению к высшей точке.

Вдали виднелись другие утесы, поднимавшиеся из задумчивого туманного моря.

Стивен находил некоторое утешение в том, что этот уровень имеет почти земную ориентацию. По крайней мере земля располагалась под ним; наверху было небо. Странное небо, конечно. Вдоль горизонта оно было цвета индиго, переходя к зениту в металлически-голубой; это было небо, кипящее стаями вращающихся рун, почти напоминавших вращающиеся пропеллеры самолета – до тех пор, пока он лишь мельком глядел на них. Но стоило ему посмотреть на них пристальнее, каждая из них приобретала определенную руническую форму, становилась трехмерной фигурой дрожащих черно-синих чернил, висящей в небе. На периферии зрения они вновь становились вращающимися пропеллерами. Сотни их плыли в бездне ниже края утеса, паря над поверхностью радужного тумана. И еще сотни были в небе, тысячи, некоторые вдалеке, некоторые совсем близко. Но когда он смотрел на те, которые находились вдали, они внезапно оказывались рядом.

Он опустился на скалу, встав на невидимые колени, и заглянул через край в бурлящий, похожий на море туман, словно бы переливавшийся фиолетовым, лиловым и травянисто-зеленым, меняя цвет каждую секунду. Когда он посмотрел в него, туман, по-видимому, отреагировал, словно почувствовав давление его внимания.

В туманном море проявились лица, насмешливые лица детей, которые стали затем лицами стариков, потом быстро, в ускоренном темпе, разложились, превратившись в сочащиеся черепа с болтающимися в глазницах языками. Эти черепа внезапно взорвались и опали дождем частиц наподобие цветочных лепестков – которые могли быть искорками чувства – чувства сожаления.

Туман забурлил сильнее, и радужная волна выхлестнулась замедленным движением, превратившись в столб, который вращался, постепенно приобретая знакомые очертания.