Кай схватил меня за волосы и грубо прижал лицом к полу так, что я чуть не разбила свой нос.
Мужчина встал, и я постаралась встать вслед за ним, не сдаваясь…
Сильный удар, похожий на удар плетью, разорвал кружево на моей спине. Я зарыдала.
— Каждый раз, когда ты будешь пытаться встать, я буду делать это, Лейла. Пока ты полностью не покоришься. Не преклонишь колени. Не станешь покладистой и покорной. Мне надоело, что ты берешь над
— Ты сама напрашиваешься. Ты же можешь не вставать, быть послушной девочкой. Но ты выбираешь бороться. На хер, спрашивается? Хотя, признаюсь, мне это нравится…
— Я не преклоню колени перед мужчиной, который не отвечает за свои слова и поступки, — шиплю я, снова опираясь на запястья. — НЕТ! — вою от боли, что раздирает кожу на лопатках.
— Думаешь,
— А я наслаждаюсь твоей болью. Я слишком долго был без этого, таково было наше соглашение. Ты сама выпустила зверя на волю, Лейла. Поэтому не плачь, когда этот ремень сомкнется вокруг твоей нежной шеи… НА КОЛЕНИ!
Я не знаю, сколько еще было ударов. Столько, пока мне не стало слишком больно. Ослабев, я таки сдалась… встала на колени, глядя в глаза человеку, с которым еще час назад в ванной наш мир был полон цветов и романтики. А теперь, блядь? Невыносимо…и дело не в физической боли. Это хрень, по сравнению с тем, что я чувствую, когда он распарывает шрамы, им же поставленные и им же залатанные — там, глубоко в душе.
— Кай, хватит! Все, я не могу… я на коленях… — шепчу я, обессилев. Он все — таки сломал меня. Снова. Разъяренный мужчина захватил мою шею в ремень и резко затянул, но так, чтобы не душить меня, а только напугать.
— Что, сосать будешь, малышка? — выплюнул в мое лицо он, от чего я дернулась, как от увесистой пощечины. — Или как всегда? Облизывать? И как
Несколько вещей происходят сразу одновременно. Кай начинает затягивать на мне ремень, я начинаю выть, как не в себе, и пространство делится на двое при помощи тонюсенького детского голоска:
Не знаю, как много видела девочка. Но представляю, какой для нее это удар. Какая сильная травма это для ребенка. Мои родители как-то ругались в детстве. Сильно. Не трогая друг друга. Я и то тогда спряталась у Мейсона и проплакала в его объятиях всю ночь. Просто папа так кричал… я думала он прибьёт маму.
Никогда. Никогда, ни при каких обстоятельствах ребенок не должен видеть домашнего насилия. Даже малейшего. Это в корне меняет всю его жизнь…
— Кай, что ты делаешь? — ревет девочка, крепче прижимая к себе маленькую игрушку. По пухлым щечкам стекают слезы. Светлые волосы заплетены в косички.
Я ожидаю самого страшного. Ожидаю того, что Кай, в порыве гнева нас сейчас обоих угробит. Кай резко откидывает ремень в сторону, поднимает меня с колен и прижимает к себе. К груди. Я слышу, как оглушительно бьется его сердце.
Кай некоторое время молчит, что совершенно на него не похоже. Теряется. У него проблемы с дыханием, словно его самого душат. Он кашляет.
— Лейла, все хорошо? — спрашивает он. — Прости меня, детка. Мы увлеклись, — я замираю, когда Кай отпускает меня и направляется к ребенку. Берет ее на руки. Однако ладони у него трясутся, зрачки лихорадочно бегают. Не от ярости. От… страха?
Да. От очень сильного страха. Панического, детского. Почти такого же, как в глазах Анжелины.
— Энджи, это все страшный сон, милая. Утром, ты придешь к нам и расскажешь его. Ты увидишь, что с нами все хорошо. С тобой все хорошо. Забудешь об этом, ладно? А если не забудешь, обязательно расскажи мне. Ты же все рассказываешь дяде, правда? — голос Кая был другим, не таким, каким обычно. Но… ласковым. Добрым. Мозг мой окончательно взорвался от наблюдений за столь многогранной личностью…
— Лейла, давай. Уложим ее спать, — дрожащим голосом попросил он, и накинув халат, забыв про все, что только что произошло, я последовала за ним.
— Страшный сон, да? Правда? Я думала, ты… изгоняешь фею, — нахмурилась девочка, давясь слезами. — Было так страшно…
— Милая, всем снятся страшные сны. Усни поскорее. Все будет хорошо, как только ты откроешь глаза, — заверил девочку Кай и поцеловал ее, накрывая одеялом. Не так, как обычно. В щеку…
— Фея, с тобой все хорошо?
— Конечно, это же сон, Анджи. Здесь никому не бывает больно по-настоящему, — сгорая от нанесенных ран, произношу я, натянув на себя улыбку. Мы с Каем выходим за дверь, убедившись, что ребенок закрыл глаза и довольно быстро засопел…
Как только за нами закрывается дверь, мы смотрим друг другу в глаза.
— Кай, что с тобой происходит?
Взгляд у него напуганный. Ладони слегка дрожат. Он сжимает их в кулаки.
— Я разрушаю все, к чему прикасаюсь.
— Да. Так и есть.