Демон против люфтваффе

— Как комсомолец и красный командир не считаю вправе молчать о фактах приписок, очковтирательства и вредительства, снижающих боеспособность авиационной бригады. В течение последнего года вместо выполнения полётных планов и наращивания боеготовности в соответствии с волей товарища Сталина и нашей ленинской партии служба превратилась в показуху!

Ну да, преувеличил малость. Распространил факты ваняткиного ничегонеделанья на всю эскадрилью. Время такое — поэтических гипербол. Кто‑то покраснел, другой посерел, третий с четвёртым побледнели, молодёжь заулыбалась, только равнодушных нет. Я уложился в три минуты.

— …Таким образом, считаю аварийность в бригаде следствием формального и безответственного отношения к службе, граничащего с саботажем и вредительством, совершаемым внедрёнными к нам троцкистами, оппортунистами, ревизионистами, вправо — влево — уклонистами и прочими врагами народа! Я закончил, товарищи.

Молодые командиры обрадовались, начальство окаменело…

«Ты что натворил! — всхлипнул квартирант. — Покаялся, может, и пронесло бы…»

«Шиш! Им жертва нужна. Я девятнадцать веков на зоне в преисподней. Слишком много, чтобы и в здешних лагерях чалиться. Кто за нас германцев бить будет? Пушкин?»

В соответствии с неумолимыми законами бюрократии, едиными для мира и живых, и мёртвых, скандал решили локализовать. Естественно, первым делом укоротить его главного возмутителя — несносного старлея — правдоискателя.

— Товарищ Бутаков! — спросил меня представительный мужчина с высоким, идеологически выверенным лбом. — Как вы относитесь к справедливой борьбе испанского народа против империалистической хунты?

— Замечательно отношусь! Можно сказать — всем сердцем сочувствую!

Партийный чиновник расцвёл, озарив унылый интерьер штаба бригады, ещё более погрустневший за неделю после памятного собрания — с доски почёта исчезли торжественные лики нескольких бригадных персонажей, заподозренных в уклонизме от генеральной линии.

— Тогда почему же вы, товарищ командир, не пожелали в Испанию добровольцем отправиться?

— Я Советской Родине присягал, товарищи. Здесь мой боевой пост. Испанский народ — дружественный, но иностранный как‑то.

— Смотрю, вы плохо понимаете политику партии, — протянул и. о. комиссара бригады, сознательный борец за правое дело по фамилии Фурманский. Прежнего политкомандира отчего‑то не видать ни на доске, ни в столовке. — Товарищ Сталин заявил, что помощь братскому испанскому рабочему классу есть первейший интернациональный долг.

«Соглашайся! — вякнул Ванятка. — Хоть заграницу посмотрим».

Пассажиру что — туризм. Не въехал сокол в важность антигерманской миссии. И испанские националисты в качестве врагов в ней не числятся. Но, похоже, выбор за меня сделали без меня. Материализовался сей выбор в листке бумаги и ручке с чернильницей, которые мне придвинул временный комиссар.

— Пишите, товарищ. Исполняющему обязанности командира двенадцатой авиационной истребительной бригады подполковнику Моисееву. Рапорт. Написал? В связи с осознанием потребности оказать интернациональную помощь братскому испанскому народу в борьбе с ненавистной капиталистической хунтой прошу уволить меня из рядов ВВС РККА и отправить…

— Виноват, товарищ комиссар. В Испанию, если партия направляет, с радостью и с песней. А из рядов ВВС — извините, о небе с детдома мечтал.

Тот недовольно зыркнул на штатского партийца и штатного гебешника, они столь же недовольно кивнули. Желание избавиться от неудобного командира звена пересилило мелкие формальные нестыковки.

— Малюй что хочешь. Лишь бы в Испанию.

— … в Испанию, — задержав руку, не успевшую поставить ваняткину закорючку внизу листа, я решил немного пощипать чувствительные партийные души. Ну, чтоб не слишком радовались на прощанье. — Только не пойму, товарищи. Много выговоров в личном деле, а для интернационального долга характеристика нужна — от командира части, комиссара и комсорга. С моими‑то подвигами.

Не склонный к вывертам вокруг да около, подпол Моисеев рявкнул:

— Похер! Главное — от тебя избавиться.

Комиссар чуть сгладил углы.

— Партия Ленина — Сталина тем сильна, что умеет признавать и исправлять ошибки низовых звеньев. Отношение к вам пересмотрено, служебные и комсомольские взыскания сняты. Так что можем уверенно рекомендовать вас к защите чести Родины на самых дальних рубежах борьбы за социализм во всём мире.

А в глазах чистосердечное пожелание — чтоб ты сдох на этих рубежах. И на том спасибо. Но на прощанье я не удержался и вставил ему.

— Товарищ комиссар! Чтоб не было сомнений, напишите и вы рапорт в Испанию. Как же мы без партийного руководства за границей? Всё равно что без пулемётов. Покажите пример.

Моисеев и гебист вцепились в него взглядом. Ещё минута — и тэтэшники достанут, один мне в лоб, второй политкомандиру: подписывайте оба, с — суки, и валите подальше нахрен.

— По линии политчасти разнарядки на добровольцев не поступило, — проблеял взбледнувший и. о. — А то бы с радостью…