Однако сам князь вышел навстречу гостю. Меншиков изрядно потолстел, появился второй подбородок, у глаз легли морщинки. Одет был Александр Данилович в блестящий мундир, на котором сияли орденские кресты и звезды, в руках он держал трость с бриллиантовым набалдашником.
Князь остановился, с минуту молча разглядывал гостя, всплеснул руками:
— Никита! Каким ветром занесло?
— Да с Каменного Пояса, — потянулся целоваться Демидов.
— Ах, желанный гость! — Меншиков весело прищурился, хлопнул Никиту по спине. — А соболей много приволок? Я ведь ноне женатый. Жену обряжать надо!
«Ишь хапун какой, — подумал Демидов. — Богатств, поди, и без того не оберись, а все мало».
— Как же, приволок, Данилыч. Ух, какую я рухлядь-то добыл! Никогда такой не видели в Санкт-Питербурхе! — ответил Демидов.
— Вот удружишь!
Данилыч взял Никиту под руку.
— Ну, чать, не байки рассказывать прискакал издалека, а за делом? Знаю твою повадку!
Демидов поклонился слегка, хозяин не дал раскрыть рот:
— Дела потом, а ноне — ты гость. Идем к хозяйке!
Меншиков провел Демидова через вереницу горниц, и все-то они были крыты или штофом, или бархатом, одна была отделана вызолоченной кожей. Всюду сверкал хрусталь, везде бронза, невиданная мебель.
В горнице, в которую привел Меншиков гостя, было просторно и светло. Рассевшись в креслах, на солнце нежились разодетые дамы.
— Даша! — крикнул Александр Данилович жене. — Заводчика приволок. Вот он, бородач! Полюбуйся, богат и знатен купец!
Три дамы, одетые по-чужеземному, разом поднялись и сделали книксен.
Круглолицая румяная Дарья Михайловна, хозяйка, пленила Никиту смешливостью. Вся ее дутая чопорность сразу пропадала, когда она смеялась.
У Меншикова при взгляде на белокурую жену глаза светились ласково; по всему угадывалось, что светлейший любил свою подругу. Не было в Александре Даниловиче прежней статности, но был он все еще проворен.
Женщины окружили Демидова, и каждая тараторила свое и ждала только к себе внимания.
«Руду копать да чугун плавить куда легче, чем с вельможными бабами знаться!» — подумал Никита.
Ни на минуту дамы не отпускали от себя заводчика, заставляли играть с ними в фанты. Будь оно проклято, до чего все это неловко было и неприятно! Чего только они не заставляли Никиту выделывать! Помня о деле, Демидов молча покорялся причудам светских капризниц. На фантах его проштрафили и повели танцевать.
«Боже, твоя воля! — с огорчением подумал Никита. — Николи с женкой такой утехе не предавался, а тут — на, выходи и пляши!»
Крепился-крепился старик, под конец скинул бархатный камзол, тряхнул головой и топнул башмаком:
— Коли на то пошло, давай нашу родную, русскую!
Александр Данилович отвалился в кресле, за живот схватился:
— Ну, давно бы так! Проштрафился и пляши!
Дамы пустились вокруг Демидова в пляс. Данилыч задергал ногами, пошевеливал плечом: не стерпел сам — вскочил и пошел петушком по кругу…
Ой, то и пляс был, по всем хоромам гул шел! Меншиков покрикивал:
— Поддай жару!.. Эй, женка!..
Дамы плыли уточками, слегка сгибаясь корпусом то вправо, то влево, помахивая белыми платочками. Однако женщин, затянутых в корсеты, танец утомил.
У дверей в горницу неприметно, один по одному, собрались княжеские холопы. Старик дворецкий, обряженный под иноземный лад, бритый, но с баками, стукал крышечкой табакерки, понюхивал табачок, головой крутил:
— Лих еще наш Данилыч! Михайловна ж пава…
Никита рукавом утирал с лица пот. Выйдя, притопывая, на середину горницы, в кругу женщин он ударял в такт ладошками и приговаривал:
— Приуда-р-рю! Раз-зойдусь! Ухх!..
По дальним горницам загремели торопливые шаги, в дверь шумно вбежал исполин в высоченных сапогах, раздвинул холопов.
Никита оглянулся и обмер: «Батюшки, царь Петр Ляксеич! Ой! Вот, старый дурак, опозорился!..»
Государь загрохотал добродушным смехом, шагнул длинными шагами к креслам, — брякнули шпоры, — бросил на ходу треуголку.
— С чего взбесились? — садясь в кресло, спросил он.
Смущенные дамы присели перед царем в поклоне. Алексашка, утирая платком лицо, отдувался:
— Ой, мин герр…
Заметив благодушие на царском лице, Данилыч засмеялся. Дамы сконфузились. Демидов не знал, что делать.
— Ну, с чего в пляс пошли?
Меншиков махнул рукой на Демидова:
— Да вот сибирский гость наехал, проштрафился, а бабы обрадовались случаю. Гляди, мин герр, бородища какая, а плясун — не дай бог!..
Никита стоял смущенный. В другом месте он непременно глубоко разобиделся бы, но, видя, что государь смеется, хозяева смеются, расхохотался и сам.
Царь притих на минуту, искоса поглядывая на Демидова:
— Ну, Демидыч, докладывай, сколь пушек да ядер приволок?
Никита опустил голову, развел руками.
— Беда, государь! — огорченно сказал он.
Царь встал, лицо его помрачнело, прошла легкая судорога.
— Что за беда, Демидыч, приключилась? — спросил Петр.
— В разор заводы наши пущают, хлеб не дозволяют ставить, народишко мрет…
Государь пожал плечами, омрачился больше:
— Ничего не пойму. Кто зорит заводы и почему хлеб не дозволяют ставить? Люди работают в полную меру, кормить надо и того лучше. От сего одна выгода государству. Кто перечит моим указам?