Dementia

Секунду Леон таращился в темноту, не понимая, почему вдруг кольнуло в груди. Хлопнула дверца. Леон хрюкнул и сломя голову кинулся назад, на ходу вытаскивая револьвер.

Похож на девчонку! В платье! С губками!

Едва вписавшись в поворот, Леон вылетел в переулок — как раз, чтобы увидеть удаляющиеся красные огни.

— Стой!

Он начал палить с двух рук, понимая, что опять упускает, упускает, упускает то, что упустить нельзя. Не преступника — а что-то гораздо более важное. Без чего и жить-то невозможно.

Автомобиль прибавил газу, свернул где-то далеко впереди. Леон пробежал за ним несколько шагов, остановился, тяжело дыша, согнулся, упираясь кулаками в колени. Во рту было солоно.

— Детектив, что вы делаете? — его схватили за локоть. — Зачем?..

Он разогнулся, едва не опрокинувшись назад. Голова кружилась.

— Ты!… А… черт. Ты цел?

Леон поморгал, потому что бледное личико графа расплывалось перед глазами.

— Конечно, цел. Я в порядке, детектив. Все в порядке. Я… ох, что у вас…

К лицу потянулась узкая ладошка, коснулась рта.

— Кровь, — прошептал граф.

— Проклятье… — Леон попытался улыбнуться, губы плясали и не слушались. — Ну и струхнул я! Думал, увезли… Ты ж вылитая девчонка… в темноте. Мордашка смазливая, платье… Увезли, думал…

— Вы испугались за меня?

Граф шагнул ближе. Леон обнаружил, что одной рукой держит графа за плечо, а во второй у него пистолет, и он, Леон, никак не может попасть пистолетом в кобуру.

— За меня, Леон?

— Ну так… струхнул, говорю, не на шутку. Все, писец, увезли…

Прохладная ладошка осторожно вытерла ему рот, а потом щеки. Леон не отстранялся, только моргал, глупо ухмыляясь от облегчения.

— Они спрашивали дорогу. Спрашивали, как проехать.

— Блин, какой же я дурак.

— Леон, вы… вы замечательный.

Ладошки порхнули под волосы, и граф обнял его, ткнувшись лицом в потную шею. Ворох шелка, запах ванили и вишен, тонкое тепло дыхания на горле. Райская птица присела на грудь. Леон суетливо задвигал руками, не соображая, за что хвататься, и понял, что револьвер так никуда и не убрался.

— Ну что ты, — пробормотал он, гладя свободной ладонью узкую как у ящерицы спину. — Я тебя в обиду не дам. Слышишь? Никому не дам в обиду.

— Слышу, — граф улыбнулся в яремную ямку, Леон невольно сглотнул. — Ты сам мне руки переломаешь. — Он тихонько засмеялся, щекоча дыханием. — Ах, мой детектив! Что же мне с вами делать?

— Эй, — Леон чуть отодвинул наглеца. — Нифига себе вопросики! Что ему со мной делать? Ты лучше подумай, что я с тобой сделаю.

— И что же? — опять чертова улыбка, длинные глаза вызывающе прищурены.

Леон хотел попомнить решетки, тюрьмы и чистую воду, но почему-то сейчас эта тема не показалась ему интересной.

— Провожу тебя для начала. Украдут еще… добро такое. Кому оно нужно? Только маньякам.

* * *

Золотистый оолонг просвечивал сквозь рисовый фарфор, бросая пятнистые блики на инкрустированный столик. Сахарное печенье словно изморозью осыпало, несколько кристалликов сверкали на краю блюда как крохотные алмазы. Голубой китайский чайник опутали драконьи плети, у дракона были выпученные глаза, складчатый крокодилий нос и непомерно длинные усы. Теплый воздух раскачивал кисточки на бумажном фонаре, Леон видел его течения, подкрашенные опаловым дымом курильницы и синим дымом сигареты. Все текло, извивалось и поднималось вверх, в слоистый сонный мрак под потолком, где на темной лаковой балке угнездился крылатый зверек.

Уходить не хотелось, да граф его и не гнал. Где-то в лабиринтах магазинчика Крис видел десятый сон, зубастый баран свернулся в ногах на коврике, звери и птицы спали, и до утра было далеко.

А в городе, по ночным улицам, бродила вырвавшаяся из картины или так в нее и не попавшая тварь по имени безумие. Топталась у дверей, замирала под окнами, отиралась чернильным боком о косяки и стены. Страшная тварь, чье дыхание заставляет меркнуть небо. Во мне она тоже живет, с горечью понял Леон. И тут же поправился — не живет. Заходит в гости.

Незваная.

— Слушай, Ди.

Граф поднял глаза над чашкой. Правый, топазовый, светился золотом сквозь шелк волос, а левый сиял мягко, как темный аметист с лиловой искрой. У графа были длинные тонкие брови, ресницы в полкилометра и вздернутый носик. Какой же он китаец, подумал Леон. В жизни не видел таких китайцев. Кукла, картинка. Мечта.

Заденешь неосторожно — звон да фарфоровые осколки.

— Ди, я это… хочу попросить прощения. Ну, что ударил тебя.

— Не стоит беспокоиться, дорогой детектив. Вы расстроились, ведь преступник ушел.

— Все равно. Надо сдержаннее быть.

— Леон, — граф тихонько фыркнул. — Вы и сдержанность — понятия несовместимые.

— Да уж, зато тебя ничего не берет.

— Так только кажется, Леон. На свете слишком много всего что ранит и сводит с ума. Приходится… крепко держать себя в руках. — Он отставил чашку, поднялся, шурша одеждой, прошел по комнате, бесцельно трогая вещи. Остановился у курильницы, подкрутил фитилек, помахал ладонью, вдыхая аромат. — Даже слишком крепко, Леон. Порой это мешает.

Леон промолчал, глядя ему в спину. Он ничего не знал о графе. Ни-че-го.

— Вы часто делаете что хотите, детектив?