Dementia

— Я думал, что поймал ее. Но не поймал. Нет. Или она сбежала. Теперь это просто клетка. Пустая клетка. С наживкой. Гув дурак. И ты дурак. Подумаешь, клетку увидали, тоже мне, достижение! Тащитесь с пустой клетки как кретины. Твари там нет. Ни хрена там нет.

Взгляд его на мгновение сделался жестким, затем снова расплылся, расфокусировался. Вик хлебнул из стакана, и его перекосило, словно спиртное оказалось отвратным на вкус.

— Надо новую клетку делать.

— А как ты ее делаешь?

Вик коротко рассмеялся.

— Беру шесть сосновых досок и сбиваю гроб. Обтягиваю его холстом. Из белого цинка и жженой кости ставлю решетку. Кладу наживку из запекшийся крови. Добро пожаловать, мое безумие. Страшно?

Леону не было страшно. Леону было противно. Настолько, что все внутри сжималось в комок. Скрутить его здесь, при всех? А что я предъявлю в качестве доказательств? Картину, которую видят три человека? Лепет полупьяного шизофреника?

Надо предупредить Роя. Надо найти Шейлу и графа. Расставить ловушку. Схватить его тепленького.

— Я хотел бы посмотреть другие картины, Виктор. Где ты живешь?

— У Гува. И картинки у него. У меня есть хорошие картинки, а не это… дерьмо. Хочешь взглянуть на хорошие картинки?

— Еще бы.

— Приезжай к Гуву. Покажу. Только тебе тоже не понравится. — Он сплюнул под стойку и отвернулся. — Все, катись. Ц-ц-ценитель, еп твою… Шесть сосновых досок…

Леон порыскал по залам и наткнулся на Шейлу. Она стояла с бокалом в руке, в компании двух незнакомых мужчин, смеялась и кокетничала. Похоже, флирт был в самом разгаре, авансы раздавались направо и налево. Леон видел, как чужая пятерня скользит по шелковой спинке под короткий пиджачок-болеро и тем же путем спускается обратно, гораздо ниже талии. Скрипнул зубами. Хуже всего было то, что ни Роя, ни охранника мисс Берман в окрестностях не наблюдалось.

Интересно, почему?

— Шейла!

Она обернулась, улыбаясь и облизывая губы кончиком языка.

— А-а…

Взмах ресниц донес до Леона волну томительно-сладкого аромата. Движением бедер девушка сбросила чужую руку, шагнула ближе, чуть покачиваясь на высоких каблучках. Глаза ее ярко блестели, но взгляд плавал. Леона она не узнала. Слишком много выпила.

— Шейла, — он нагнулся к ней. — Где ваша охрана?

Пальчик с острым ноготком проехался по груди сверху вниз.

— Называй меня Ши-и-ила, — шепот с придыханием. — Ши-и-ила.

— Детка, это что, твой парень? — спросил один из мужчин.

— Мой? — ноготок коснулся леонова подбородка.

Твой, хотел ответить он, но не успел.

Мерный рокот смеха и разговоров, треньканье музычки, шарканье шагов вспорол далекий, но от того еще более жуткий крик.

Кричала женщина. Дико кричала, высоко, аж плафоны под потолком задребезжали.

А потом умолкла.

* * *

Леон думал, что телевизионщики уже убрались, а они оказались тут как тут. И, естественно, успели первыми. При всем уважении к профессионалам, Леон на них злился. Зато они хорошо осветили кафельную стену в дамской уборной и размашистую надпись "ВЕСПА" на ней. К Линде протолкаться было невозможно; она держалась за сердце и повторяла как заведенная:

— Вхожу и вижу… Я вхожу и вижу…

Шейла!

Отвлекли! Проклятье, отвлекли как дурака!

Шейла!

Он заработал локтями, пробираясь назад. Идиот, тупица, кретин!

— Кью, кью!

Чиркнув по плечу крылом, мимо порхнул графов летучий кролик. Взвился под потолок и снова спикировал на Леона:

— Кью!

Леон завертел головой. Летучая зверушка нырнула в коридор и, рыская от стены к стене, понеслась куда-то в лабиринты технических переходов. Леон затормозил на секунду. Бежать туда, где он оставил Шейлу бессмысленно, это уже понятно. Может, зверек что-то видел?

— Кью!

Была — не была.

Дверь черного входа распахнута в ночь. Фонарь качается от ветра, полосы света перечеркивают узкий переулок. Какие-то склады, заборы, ржавый кузов автомобиля, запертые железные ворота…

— Кью!

Поворот за угол — у стены, в пятне света, одна фигура склонилась над другой. Бессильно откинутая рука, белокурые волосы — веером по асфальту.

— Вон он, детектив!

Граф, стоя на коленях, показывает в темноту. Удаляющийся топот — кто-то несется прочь, прыгая через кучи хлама, мелькая среди мусорных баков и штабелей пустых ящиков.

— Стой! Стрелять буду!

Грохот сотрясает переулок.

— Сто-о-й!

Догоню, сука. Догоню и разорву на части.

Беглец резко сворачивает в подворотню. Тут совсем темно, но Леон слышит, как он топочет впереди. Здесь тупик!

— Стой!

У стены навалены мешки с мусором, беглец резво карабкается наверх, и они рассыпаются под ним, расползаются гнилой кучей, но мерзавец успевает зацепиться за кромку.

Не уйдешь!

Леон стреляет с обеих рук, стискивая зубы. Пули визжат где-то в решетке пожарной лестницы, выбивая искры из железа.

Далеко.

Темно.

Преступник кулем переваливается за край. Чтоб ты ноги переломал, чтоб ты голову разбил, чтоб ты…

Добежав до стены, Леон собирает пакеты, лихорадочно зашвыривая один на другой.

И останавливается.

Там, с той стороны, заводится мотор автомобиля. На глухом торце дома вспыхивают желтые круги фар, вычерчивают по стене широкую дугу и исчезают.

Обнаружив, что прижимает к груди мешок с дрянью, Леон начинает ругаться.