Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Оба — и Борис, и Евгения — были людьми творческими. Их семейная жизнь была отмечена вечным соперничеством, стремлением чего-то достичь в творчестве и неспособностью идти на компромиссы. Кроме того, их браку угрожало то, что Пастернак был «человеком с неоспоримо большим талантом»[72], как позже написал их сын.

Отношения Пастернака с женщинами по-прежнему были насыщенными. Он вел бурную переписку с Мариной Цветаевой, что чрезвычайно раздражало его жену. Летом 1930 года внимание Пастернака неожиданно привлекла Зинаида Нейгауз, жена его лучшего друга, пианиста Генриха Нейгауза. Пастернаки и Нейгаузы вместе ездили в отпуск на Украину. Зинаида родилась в Санкт-Петербурге[73] в 1897 году, она была дочерью русского заводопромышленника; ее мать была наполовину итальянкой. В пятнадцать лет у нее случился роман с кузеном, человеком за сорок, женатым, с двумя детьми. Некоторые черты их отношений позже отразятся в истории Лары в «Докторе Живаго». В 1917 году Зинаида переехала в Елисаветград, где вскоре вышла замуж за своего учителя музыки Нейгауза.

Еще не зная о чувствах Зинаиды, Пастернак поспешил сказать жене, что влюблен. Затем он признался в своей страсти Генриху. Пастернак и Генрих плакали, но решили, что Зинаида «пока» останется с мужем. В начале следующего года они сошлись, о чем Зинаида написала мужу, который тогда давал концерты в Сибири. Нейгауз в слезах прервал гастрольный тур и вернулся в Москву.

Пастернак, которому свойственно было самолюбование, пытался доказать, что можно сохранить семью, продолжать роман и поддерживать дружбу, оставаясь все это время превыше упреков. «Я показал себя недостойным[74] [Генриха], которого я по-прежнему люблю и всегда буду любить, — писал Пастернак родителям. — Я причинил долгое, ужасное и пока неослабеваемое страдание [Евгении] — и все же я чище и невиннее, чем до того, как я вошел в эту жизнь».

Сложные отношения продолжались некоторое время. Затем Евгения с сыном уехали в Германию, оставив Бориса и Зинаиду. В стихах Борис призывал Евгению начать жизнь заново без него:

Не волнуйся, не плачь, не труди[75]
Сил иссякших и сердца не мучай.
Ты жива, ты во мне, ты в груди,
Как опора, как друг и как случай.
Верой в будущее не боюсь
Показаться тебе краснобаем.
Мы не жизнь, не душевный союз, —
Обоюдный обман обрубаем.

Много лет спустя он называл свой первый брак несчастливым и лишенным страсти. Он считал, что «красота — признак истинных чувств[76], признак силы и искренности». И считал несправедливым, что его сын несет отпечаток его неудачи в любви в своем «уродливом, веснушчатом лице».

В начале 1932 года Евгения вернулась в Москву, и Борису с Зинаидой негде стало жить: квартиры в столице были на вес золота. Зинаида, «ощущая мучительную неловкость»[77], вернулась к Генриху и попросила принять ее назад «как няню для детей» и «помощницу по хозяйству». Пастернак вернулся к Евгении — правда, выдержал всего три дня. «Я умолял ее понять[78], что боготворю [Зинаиду], что презренно бороться с этим чувством». При встречах с друзьями он долго со слезами[79] рассказывал о своих запутанных семейных отношениях.

Фактически бездомный и влюбленный, Пастернак начал отчаиваться. «Было около полуночи[80] — и подморозило. Ужасное, растущее убеждение в безнадежности сжималось внутри меня как пружина. Внезапно я увидел несостоятельность всей моей жизни». Он побежал по улицам к квартире Нейгаузов. «Der spat kommende Gast? [Поздний гость?] — лаконично заметил Генрих, открыв дверь, и вскоре ушел. Пройдя в детскую, Пастернак выпил целый пузырек йода. «Что с тобой? Почему так сильно пахнет йодом?» — воскликнула Зинаида. Вызвали врача, жившего в том же доме; Пастернаку дали выпить два литра молока, вызвали рвоту, и жизнь его была спасена. Его уложили в постель; он был еще очень слаб. «В этом состоянии блаженства[81] пульс у меня почти пропал, я испытал волну чистой, девственной, совершенно несдерживаемой свободы. Я активно, почти слабо, желал смерти — как можно желать торта. Если бы у меня оказался револьвер, я бы потянулся к нему, как к сладкому».

Генрих, который в то время рад был избавиться от Зинаиды, спросил: «Ну что, ты довольна[82]? Он доказал свою любовь к тебе?»