Дело передается в суд

«Веселов мешал нам. Он слишком много о нас знал и в любую минуту мог сообщить в милицию. Нам даже казалось, что он кое-что уже сделал и что у него появились знакомые в ОБХСС. Мы были уверены, что, если его как следует припугнуть, он испугается. И меня уговорили написать ему эту проклятую записку. По прошествии некоторого времени я решил проверить, подействовала ли записка на него. Мы договорились с ним о встрече 16 мая, а чтобы нам никто не мешал, я должен был прийти к нему в пункт сбора утиля в нерабочее время, часов в шесть. Семен Сергеевич сказал мне, что в начале пятого один молодой человек принесет ему два мешка хорошего утиля, а потом он (Веселов) будет свободен. Я опоздал минут на двадцать, и когда пришел к нему, то нашел его лежащим на полу и истекающим кровью. Он был еще жив, хотя и без сознания. Я не хотел его смерти и… еще я подумал, что, если он умрет и найдут мою записку, меня обвинят в убийстве. Я перерыл весь стол и проверил карманы Семена Сергеевича, запачкал руки кровью, но ничего не нашел. И тогда из ближайшего автомата я позвонил в милицию. Я надеялся, что его успеют спасти и он расскажет, кто его ударил. Поверьте, я воровал и мошенничал, но никогда не был убийцей».

— Возможно, конечно, что все это сказка, хотя и очень искусная, — сказал Миша Петелин, когда Петруничева увели. — Он и позвонил для того, чтобы потом при случае рассказать нам эту историйку. Если бы, мол, я убил, зачем мне было сообщать вам. А вот как ты, Виктор, догадался об этом? Неужели с одного раза запомнил голос?

— Ну нет, еще при посещении книжного склада я не был уверен в этом. Теперь же, во время допроса, стоило мне только подумать, а не он ли звонил по телефону, как голос Петруничева показался мне очень знакомым, и я решил проверить свою догадку.

Обычно разговорчивая Крымова долго молчала, а потом сказала:

— Петруничев может красть и обманывать, может пустить по миру родного брата, но убийство — это на него непохоже.

Мне было страшно подумать, что все придется начинать сначала, но, честно говоря, Петруничев и мне уже не казался убийцей. И еще меня ужасно мучила мысль, что убийца, кто бы он ни был, по мог носить с собой целый набор молотков. Тогда откуда же взялось и куда исчезло второе, главное орудие убийства?

Между тем старшина Кадыров стал вести себя как-то странно. Раз по десять в день он приходил ко мне, к Крымовой или другим членам нашей оперативной группы, чтобы узнать, не поймали ли мы уже убийцу. Мы говорили ему, что нам еще не все ясно. И каждый раз он уходил с таким видом, как будто бы в том, что нам не все ясно, виноват он один. На улице он заглядывал в лица прохожих, без особой на то надобности заходил в винные магазины и пивные своего участка, несколько раз останавливал совершенно незнакомых ему людей, а потом, убедившись в своей ошибке, долго извинялся перед ними. Сходил он и к дворничихе Соколовой из дома № 8 по улице Петрова и поговорил с ней о человеке в гимнастерке. И хотя большой опыт работы в милиции подсказывал ему, что найти человека в большом городе, не зная его привычек, его хотя бы приблизительного места жительства, почти невозможно, Кадыров не терял надежды. Он убедил себя в том, что, если человек в гимнастерке имел отношение к убитому Веселову, он должен жить в нашем районе — по той простой причине, что к утильщику в другой район обычно не ходят. Эта, в общем здоровая, мысль давала ему силы для почти безнадежных поисков. И упорство его было вознаграждено, хотя и не совсем так, как он ожидал.