Дело об императорском пингвине

Пан Кричевский немало потратился за эту поездку. Вся гостиная была заставлена свертками. У стены — три упакованных полотна, каждое из которых, судя по размерам, могло быть «Терпящим бедствие фрегатом». Я вооружилась кухонным ножом и приступила к акту реституции. Но ни одна из разоблаченных мною картин не принадлежала кисти Яна Порселлиса. Это были подделки Сезанна или Гогена. Ну конечно, не повезет же он контрабандное полотно в раме через таможню! Я начала срывать оберточную бумагу со всего, что попадалось под руку. Внутри китайской вазы пусто. Инкрустированная шкатулка слишком мала, чтобы в ней мог затаиться малый голландец. Эскизы, статуэтка, старинный сервиз. Чем меньше шансов у меня оставалось отыскать Порселлиса, тем труднее мне было сдерживать яростное желание разнести весь этот антиквариат на мелкие кусочки. Объемный мешок в углу комнаты оказался на удивление легким, я разрезала стягивающие его веревки. И на пол к моим ногам посыпались меха — да не какие-нибудь, а настоящие баргузинские соболя! Я подняла с пола пушистую отливающую серебром шкурку и горько всхлипнула в нее, как в носовой платок.

— Лярва! Как ты посмела! Воровка! Дрянь! Ты хотела меня обокрасть!

На пороге разоренной гостиной стоял Марк Кричевский. И по сравнению с его воплями вой милицейской сирены показался бы трелью соловья.

— Ты напоила меня какой-то дрянью и выкрала ключи! Чтобы порезать соболей, которых я везу в подарок Монике!

Я с отвращением отбросила подальше серебристую шкурку, пожалев, что не успела в нее высморкаться.

— Ты хотела подкинуть мне наркотик, чтобы меня арестовали на границе!

— Может быть, у меня спросишь, чего же я хотела! — заорала я в ответ. — Слишком много версий. И ни одной правильной!

— Ты хотела отомстить мне за то, что я бросил тебя тогда! Все вы, бабы, одинаковые — мстительные стервы!

Больше всего на свете я не люблю обобщений. Ну как можно сравнивать меня, скажем, с какой-то Таней, Маней или Моникой — будь она Левински, Кричевски или, еще того хуже, мартышкой из зоопарка? Мои пальцы самопроизвольно сжали рукоятку кухонного ножа, который я все еще держала в руке. Занеся клинок над головой, я двинулась на Марка, топча соболей, предназначенных его американской женушке.

— Нет, это ты вор и уголовник!

Каким был, таким остался! Ничего святого! Ты выкрал мою картину! Отвечай, куда ты запрятал Порселлиса!

Я не представляла себе, что я буду делать, когда подойду к Марку вплотную. Нужно будет либо сдать оружие, либо бить по живому. И то, и другое казалось мне преступлением. Марк остановил мое приближение звонкой оплеухой. Я выронила на пол нож и наконец дала волю слезам.

— Что ты несешь, Марина?! — Марк всегда терялся при виде женских слез. — Что я у тебя украл?

— Полотно Яна Порселлиса. Ты подменил его в реставрационной мастерской, подсунул мне подделку!

— Боже правый! — Марк неожиданно привлек меня к себе и обнял. — Рассказывай по порядку, что случилось.

Он внимательно выслушал мой сбивчивый монолог.

— Марина, я не брал твоего Порселлиса. Я не вор. Иди ко мне…

Он снова притянул меня к себе и поцеловал в заплаканные глаза.

— Соленый дождь… Помнишь?… — он сказал это, и я поверила в то, что Марк Кричевский не вор, и даже в то, что он любил меня. — Мы обязательно отыщем твою картину. Хочешь, я никуда не уеду, пока не найдется Порселлис?

— А если он пропал на веки вечные?

— Останусь ли я с тобой? Вряд ли ты сама этого хочешь. Ведь так?… А теперь вспоминай минута за минутой, что происходило с тобой и картиной по дороге от мастерской к дому.

Я вспомнила и подробно описала Марку дорожно-транспортное происшествие на Университетской набережной…

— Но он сотрудник правоохранительных органов. Он жених моей дочери! — горячо заступилась я за мента Рыбкина, когда Марк сказал, что ему все ясно.

— Доверяй, но проверяй, — устало улыбнулся Марк. — Прости, но я снова на несколько минут тебя оставлю. И вообще, как долго действует лекарство, которое ты подмешала мне в кофе?

***

От Марка я прямиком помчалась в Агентство, чтобы проверить его предположение про Рыбкина.

История моя с подменой картины наделала в расследовательском отделе настоящий переполох. Модестов в предвкушении сенсационного развития антикварной темы довольно потирал руки. Зудинцев не верил в то, что Рыбкин мог иметь отношение к краже.

— Коррупция в правоохранительных органах есть, — говорил он, — но не до такой же степени, чтобы спереть приданое у собственной невесты!

Каширин и Шаховский ему возражали.

— А ты забыл, как мент рубоповский, которого жена из дома выгнала, натравил на ее частное предприятие «тамбовскую» братву? И самолюбие потешил, и долю малую поимел.

Или ты хочешь сказать, что наша Марина Борисовна такая золотая теща, что обидеть ее рука не поднимется?

— Я ему еще ничего плохого не сделала! — вставила я, имея в виду Рыбкина.

Спозаранник прервал нашу дискуссию: