Дело о полку Игореве

– Понимаешь? Он меня будто для чего-то проверял, я почувствовала это, ушла, но он опять меня догнал и снова заговорил. – Она глубоко вздохнула. – Тогда я решила, что это какой-то бродячий проповедник, в Париже таких много, на них и внимания-то никто не обращает… «Ваша душа, – сказал он, – в смятении. Вы перед выбором. Перед выбором жизненного пути. Ваши силы не находят себе применения. Вы хотите свершить подвиг, точно я не могу сказать для чего – то ли чтобы обратить на себя внимание любимого человека, то ли чтобы заглушить тоску от распада семьи…» Он почувствовал! Попал в точку, понимаешь? Я, конечно, ответила, что он ошибается, но он не стал слушать. «Не кривите душой. Не отказывайтесь из ложной гордости от протянутой навстречу руки друга. И от протянутой навстречу Божьей длани. Мы укажем вам цель. Мы объясним, ради чего стоит свершать подвиги в этом мире…»

– Так, – сказал Богдан.

– Я просто опешила. А он… Он говорил, что единственная достойная цель для человека славянской национальности сейчас – это… он, наверное, принял меня за славянку… это – борьба за освобождение русских из гнета и рабства.

– О Господи… – пробормотал Богдан.

– Что русские сделали для единства и величия Ордуси больше, чем все иные нации, вместе взятые. Что все творческие возможности Ордуси – это не более чем творческие возможности русских, только русских, остальные способны лишь на подражание. Что, если все пойдет как идет, русские растворятся в неисчислимой тупой азиатской массе и великая держава, несущая всему варварскому миру свет, погибнет, потому что все в ней, от хозяйства до науки, держится на русских, остальные лишь пользуются да еще смеют русских поправлять: то так, то не так… Надо спасать державу, а это то же самое, что добиваться для русских преимущественного положения среди всех прочих Ордусских народов. Только русским – многоженство… денежные ставки втрое выше, чем за ту же работу для всех иных… присвоение ученой степени сюцая всем новорожденным русским мальчикам прямо в родильных домах, без экзаменов… В общем, обычный националистический бред, я с этим сталкивалась и в Австрии, и в Германии, и даже на родине, я это ненавижу, только… уж очень непривычно было слышать это здесь и о вас…

– Боже милостивый! – вдруг хлопнул ладонью по столу Богдан. – Елюй!!

– Что? – не поняла Жанна.

– Нет-нет, ничего! – осадил себя Богдан. – Продолжай, родная. Продолжай.

– Собственно, все. Магия рассеялась, как только я поняла, к чему он клонит. Я сказала… Знаешь, любимый, боюсь, я смалодушничала. Может, от растерянности. Я сказала, что я из Франции и меня все это совершенно не касается. Я плохо поступила, Богдан, я знаю, очень плохо, как будто тебя предала… и ты, наверное, будешь прав, если меня не простишь. Но я в те дни была сама не своя.

– Я тебя понимаю, – после паузы ответил Богдан. – Что потом?

– Он стушевался и пропал. Буквально пропал, растворился среди прохожих… Понимаешь, я все это потому вспомнила, что ты сказал: про националистические кружки не слышно много лет. Но если это не национализм, то что? Или и ты, и вся твоя служба об этом ничего не знаете?

– Мало ли болтунов… Это еще даже не кружок.

– Конечно. Но… какой хороший он психолог. В том настрое, в каком я была… Если бы мне предложили полет на Марс без возвращения или на всю жизнь милосердной сестрой в Экваториальную Африку… Я вполне могла бы согласиться. Ты знаешь… я больше скажу. Если бы я и впрямь была русская уроженка Ордуси, то в тот миг… – Она запнулась.

Но Богдан понял.

– Все, молчи, – сказал он. – Забудь. Это ерунда. Издержки народоправства.

– А ты? Тоже забудешь?

– Тоже забуду. Только чуть позже. А ты – теперь же. Ведь с тобой у нас уже все хорошо. Да?

Жанна благодарно заглянула ему в глаза и сказала:

– Да.

– Ну, вот видишь… – сказал Богдан.

Едва выйдя из-за стола, окрыленная, свалившая груз с души Жанна поспешила включить, отпуская с усмешечками шпильки в адрес постановщиков и актеров, свой любимый сентиментально-нравоучительный телесериал из средневековой жизни «Цзинь пин мэй» – «Цветы сливы в золотой вазе».

А Богдан налил себе еще чаю и задумался. То, что рассказала жена, было, может, и не очень важно по сравнению с соборными делами, но существенно. Елюй… Баг сказал, что неискушенного юношу тянуло на подвиги. Если его вот так же психологически срисовали – а после он внезапно исчез… Это уже пахнет не блаженненьким проповедником, а, скажем, целой сектой.

Обеспокоенно вздохнув, Богдан потянулся к «Керулену» и, введя личный пароль, вошел в базу данных Отдела общественного сообразия Александрийской Палаты церемоний.