Дело о демонах высших сфер

Во-первых, откуда в пустыне на самой границе города взялся пещерный лев, если бежавшая из зверинца самка вернулась к людям сама? Была ли это такая же случайность, или чье-то злое намерение вызвать в жителях Солончаков, а потом и Арденны смуту? Место для учиненных хищником безобразий выбрано более чем подходящее. Ни на караванной тропе от Двуглавого Хиракона, ни в Мертвой пустыне, ни на самих хираконских перевалах, ни среди рисовых полей и сахарных плантаций к востоку, ни в юго-восточных джунглях вдоль уходящей в пески реки Ар, ни в окрестностях мраморного карьера, где одни каторжники, северный зверь не наделал бы столько шума и не вызвал бы вокруг своих проделок столько пересудов, сколько получилось в древнем городе мертвых. Мертвые сами не встают и на бой не выходят, в политических играх не участвуют, людей не будоражат. Мертвых будят живые. Те, которые с воображением.

Во-вторых, что за загадочный человек этот Наджед и что ему нужно в префектуре, кроме все тех же мертвецов и научных опытов, про которые он так увлеченно рассказывает? Госпожа Мирир могла бы объяснить этот вопрос, — по крайней мере, Мем надеялся, что она немного знает о том, кого сама рекомендовала. К киру Хагиннору со своим любопытством, видимо, обращаться не стоит, Наджеду обещания он дает гораздо легче, чем любому другому. И разговаривать с собой позволяет так, как никому, кроме таргского государя, на памяти Мема, не позволял. Значит, что-то их связывает, и настырно лезть в эти связи Мему не по рангу и не по рождению. Если господин генерал-губернатор посчитает нужным — сам расскажет, а трогать нельзя.

В-третьих, что все-таки значил скелет в книжном архивном шкафу? Кому предназначалось его послание — префекту, префектуре в целом, или кому-то из новоиспеченных инспекторов? Может быть, архивариусу Боре. Могло получиться так, что Бора послание не прочел и зашифрованное в нем требование не исполнил. За что и пострадал. Тогда другой вопрос — что можно требовать от архивариуса префектуры, которая работает без году два дня? Шкафы пустые, документов не накоплено, а он уже убит. Шкаф для резиденции префекта выбирали случайный, вернее, не выбирали, а взяли тот, что стоял ближе к выходу, это Мем уже выяснил. При чем тогда Джата? Он что, сразу раскрыл, в чем тут дело? А ведь он был бы мертв, если бы не мальчишка со своей собакой. За мальчишкой, кстати, тоже нужно присматривать. Лезет везде, где надо и не надо…

Пририсовав к кляксе несколько цифр, означавших позиции вопросов, Мем позвонил в колокольчик, разрешая инспектору Номо войти.

Тот весь извелся в коридоре. В курительном саду он обнаружил ожидаемую вещь: никто ничего не знает. Не видели ни самого Джату, ни человека, который с ним пришел, и пришел ли, или дожидался заранее, или, может быть, появился позже. Не обратили внимания, когда кто заходил. В лавке запоминают людей по сорту купленной ими морской травы, по трубкам, по выбранному павильону, а Джата не заказал ничего, просто прошел внутрь. С кем встречался, и подавно не ведомо. В садике не принято беспокоить посетителей, если они задержались не больше, чем на пол суток. Списков там не ведут, полицию не жалуют, ответственности ни за что не несут, лишними подробностями не интересуются — боком они нередко выходят, эти подробности.

Как объяснить причину, по которой он оказался ни с чем, инспектор Номо не знал. Разводил руками, повторял: «А что я могу сделать?» Клялся, что перетряс всех и каждого чуть не с кулаками, сам вместо собаки обнюхал все дорожки и кусты, но ничего не узнал и не обнаружил, кроме поломанных цветов. Словно призраки напали на Джату. Ни следов, ни свидетельств. Чего при обычных преступлениях, в общем-то, не бывает. Рвался же на прием к префекту Номо совершенно по другому поводу: ему хотелось остаться в эту ночь дежурным. Смещенный график дежурств необъяснимым образом прекратил покушения и исчезновения, и инспектора принялись меняться друг с другом, суеверно полагая, что если реальный порядок не будет соответствовать утвержденному графику, это всех убережет от беды. Теперь новая система дежурств, где никто не знает, кто будет следующим, сама требовала утверждения у начальства.

Мем чувствовал, что у него уже болит лицо — все время сохранять суровое выражение и показывать, как он на всех сердит. Еще у него было чувство, что наказом кира Хагиннора — не делать за других их работу и не ввязываться в расследования самому — воспользоваться не придется. И ему нужно идти переодеваться в какую-нибудь арданскую одежду и отправляться на розыски правды.