Я пробудился во враждебном мне мире. В моем номере в гостиничной надстройке уже сделали ремонт. В вестибюле не было моего багажа, значит, следовало предположить, что Ютанк оплатила счет за нанесенный отелю ущерб.
Живущий при отеле врач со своими полуночными: «ц-ц-ц, мы не должны давать волю нашим пальцам» – подлатал мои руки.
Декабрьское солнце струило свои лучи сквозь стекла закрытых дверей, выходящих на зимнюю террасу. Этот свет раздражал мне глаза.
Стараясь, насколько возможно, я заправил постель забинтованными и разбухшими от ваты руками. Синяки еще не перешли в голубовато-желтую гамму, что с ними – насколько я знал, непременно случится. Я чувствовал себя так, будто меня по ошибке приняли за участок асфальта и проехались по мне паровым катком. Это ощущение подтверждалось каждый раз, как только я делал попытку двигаться.
Но офицер Аппарата сделан из крепкого материала. У меня еще имелась пара пистолетов. Это были дуэльные пистолеты для черного пороха – дуэльная пара. Как-то раз я приобрел их по дешевке, полагая, что это оригиналы. Но они оказались просто копиями, сделанными в нынешние времена по образцу 1810 года. Это были кремневые пистолеты с девятидюймовыми стволами пятидесятого калибра. Такой полудюймовой пулей можно было бы раскроить тело почти напополам. Неуклюже, поскольку мешали бинты, я взвел и спустил курки. Вполне удовлетворительные искры! Порох и пули хранились в футляре.
Хрипя от боли, я зарядил их так, что хватило бы убить слона. Покончив с этим делом, я перешел на менее важные.
Кое-как помылся под душем – постарался, как мог. Каждая капля воды наносила мне едва ли не смертельное увечье. Намокли мои повязки. Пришлось их сушить, сунув руки в камин и держа их над пламенем. Мне повезло: бинты загорелись всего лишь два раза.
Постанывая от боли в руке, что держала телефонную трубку, я заказал себе завтрак.
Ну и с ним, разумеется, принесли эту (…) утреннюю газету.
Мазохизму неведомы никакие границы.
Я развернул газету и тут же нашел, что искал, на первой странице:
Я раздраженно бросил газету на стол – и это движение больно отозвалось в обеих руках. Этот (…) Мэдисон исполнил приказ. Он отделался по крайней мере от одного судебного иска. Но сделал он это таким образом, что Вундеркинд превратился в героя! (…), ведь Гробе ошибался насчет Мэдисона. Этот человек был намного хуже, чем я или кто-то еще мог предполагать!
Я кое-как взялся за ручку и открыл дверь в коридор. К ногам упала кипа газет от уличного разносчика. Я пнул эту кучу, что сразу же болью отозвалось в ступне.
Я не включал телевизор. Я не крутил ручки радио – да, собственно, и не мог бы этого делать. Я знал, что услышу: «Вундеркинд, Вундеркинд, Вундеркинд». Боже праведный!
Жизнь была для меня нестерпима.
Я снова улегся в постель.
Где-то в четыре часа пополудни меня разбудил звонок телефона. Обеими руками я снял трубку и поднес к уху.
– Инксвитч? – услышал я грубый голос.
– Да, – прохрипел я в ответ.
– Это инспекция налогов и сборов, Инксвитч. Мы только хотим убедиться, что имеем правильный адрес. – Трубку повесили.
Я резко спрыгнул с постели. Ох!
Эта (…) мисс Щипли! Если я не явлюсь… ее мысль была вполне ясна! Она выдаст меня полиции! Это, должно быть, ее рук дело. У нее, видимо, был мой адрес, или она могла достать его, если копнула как следует в кадровом списке сотрудников «Спрута». Каким еще образом могла бы заинтересоваться мной налоговая инспекция? Я же никогда в жизни не предоставлял ей декларацию о доходах!
Ничего другого не оставалось. Мисс Щипли, решил я, должна умереть. Она и Кэнди Лакрица. Мне придется вернуть себе эти расписки. Лучше подумать, как взорвать ее сейф.