Сам мистер Ренсимен в эту минуту находился в общстве Даши, будучи пьяным до такой степени, что и не заметил, как расстался со своими документами, а также производственным инвентарем: диктофоном, фотоаппаратом и спутниковым телефоном. Еще Том прихватил куртку американца, здраво рассудив, что в камуфляже по боевым позициям шатаются только русские журналисты, да и то, в пределах бывшего Союза.
Этот вечер был звездным часом Даши. Она с первой же минуты определила, что Ренсимен — уроженец южных штатов, считающий весь остальной английский язык акцентом южно-каролинского. Поэтому она смело, не сбиваясь, поведала ошеломленному репортеру свою «биографию», рассказала о судьбе дочери американского офицера с германской военной базы, которая еще со школы усвоила левые идеи, стала сознательным борцом с империализмом и теперь борется здесь, на Балканах. Удивление гостя оказалось столь глубоким, а рассказ — столь интересным, что ему даже не пришло в голову потребовать от своей соотечественницы какого-нибудь самого примитивного документа, подтверждающего сказанное.
Мистер Ренсимен оказался человеком старых убеждений, или, как сказали бы нынешние радикальные феминистки «свинским мужским шовинистом». Когда, через пятнадцать минут после начала интервью, на столе появилась бутылка ракии, американец не мог позволить женщине его перепить. Он удивленно смотрел на сумасшедшую Люси Рэдфорд, хлопал глазами, тихо вздыхал, но когда она наполняла свой стакан на две трети, позволял ей налить ему почти до краев. Ужас Ренсимена многократно возрос, когда он увидел, что девушка пьет стакан до дна. Мистер Ренсимен не знал, что имеет дело с дамой, способной приговорить с парой друзей на ночной кухне две бутылки водки, иначе он сам не пил бы до дна, думая, что это в последний раз.
Том стоял наготове за дверью. Если бы интервью-попойка затянулось, он был готов войти в любой момент и не очень жестоким ударом по голове окончательно уложить отдыхать репортера. Но подобное вмешательство не потребовалось. Из комнаты вышла Даша, с уже покрасневшим носом и тяжело вздохнув, сказала.
— Готов. Принимай имущество.
В то время, пока Том рассматривал документы американского репортера, ему доложили, что проблема шофера тоже решена. С беднягой не церемонились. Сперва его сурово спросили: как смеет он, будучи сербом, хотя не боснийским, а белградским, уклоняться от защиты своего народа, став извозчиком продажного американца репортера. Потом, в порядке подтвеждения патриотических чувств, ему приказали выпить за Сербию. Когда несчастный шофер попытался выяснить, почему собутыльники наливают себе стопки, а ему — полноценный стакан, следовало резонное объяснение: люди проливают кровь, а тебе лень выпить водки.
За Родину полагается пить до капли, поэтому водитель мистера Ренсимена сейчас тоже лежал пластом, неподалеку от своего нанимателя. Один из бойцов с характерной для его нынешнего занятия именем — Воин, согласился стать временным шофером, выдавая себя за хорвата. Для этого он, в порядке тренировки, несколько раз перекрестился по-католически.
Павлу пришлось сложнее. Правда, строение лица у него и Роберта Ренсимена были похожие, а четырехдневная щетина надежно прикрывала более узкий подбородок. На всякий случай, он опустил бейджик Ренсимена в чашку с кофе и не обтер, дав обсохнуть. Еще, чтобы походить на пьяного америкоса, Том выпил залпом полстакана ракии. Ничего другого он не придумал, да и времени не было.
Один из ополченцев, так до конца и не осознавших смысл затеянной интриги, но желающий помочь командиру, нашел в школьном спортзале американский флаг. Именно он и был поднят над машиной, едва она выехала из-за холма, на котором остался последний сербский пост. Напоследок Том приказал солдату, оставшемуся за спиной, дать вдогонку автоматную очередь и постараться прострелить полотнище. Приказание было исполнено, причем излишне дотошно: одна из пуль задела крышу автомобиля.
«Нетралку» они миновали за пятнадцать минут — можно бы и быстрее, но машина ехала в полной темноте. Старый «Мерседес» приблизился к куцей рощице, когда ему приказали остановиться. Впрочем, Том еще за несколько секунд до этого обнаружил в кустах двоих затаившихся врагов. Один из боснийцев, высокий парень, буквально вцепившийся в «Калашников», встал и направился к машине.
Шофер встретил его интенсивной скороговоркой на сербском — похоже, объяснял причину появления. Чуть позже Том понял, что пора вмешаться. Он приоткрыл дверцу и обратился к боснийцу по-английски, насколько хватало возможностей.
— Я американский репортер. Я очень люблю дело независимости боснийских мусульман. Я хочу увидеть знаменитого командира Джерван-хана. В нас стреляли сербы.
Теперь боснийцев было уже трое. Они сбились в кучку и ожесточенно показывали пальцем на машину, видимо, не зная, что делать. Видя это Том взял игру на себя.
— Садись в машину, — сказал он, указывая на одного из парней, который был растерян больше других.