Дело чести. Быт русских офицеров

Явись мне, нежно любимый брат, чтобы мгновения, предшествующие сну, заполнились ощущением твоей дружбы. Я провел этот день, как обычно, но твой божественный образ все время витал перед моими глазами. Сегодня утром у священника мне казалось, я вновь вижу погребальный катафалк, который так страшно потряс все мои чувства пять лет тому назад; и сейчас в моих ушах звучит похоронное пение.

Николай был мне другом, руководителем, единственной опорой. Он мог бы сделать мои дни счастливыми, он один, без обманчивой помощи приятелей, разделяющих со мной развлечения. Я был так счастлив с ним и находил это счастье таким естественным, что мне ни на мгновение не приходило в голову, что так будет не всегда… Одна черта отделяет блаженство от скорби; вчера еще я радовался своему счастью, следил за его возрастанием, готовился наслаждаться им впредь… а сегодня я ничего не вижу, кроме горя.

Нет, мы не расстались с тобой! Я тебя встречу, наши души соединятся и вместе вернутся к божественному источнику, откуда они изошли. Моя страшная утрата настолько приблизила меня к религии, что я не могу не надеяться на то, что когда-нибудь мы будем вместе. Но что я говорю!.. Ты ведь не покидал меня ни на мгновение, ты стал моей совестью, в затруднительный момент я всегда спрашиваю себя: «А что бы сделал Николай на моем месте?» – и разум сейчас же внушает мне божественные советы. Покойся вечно в моем сердце, сопровождай меня повсюду, будь мне защитой! В горе, в тоске, среди забот мне всегда будут утешением слезы, вызываемые этими горькими воспоминаниями.

2 апреля

Мой отъезд опять откладывается из-за медлительности курьеров; против желания придется еще задержаться здесь и тратить время впустую, не имея никаких развлечений.

Сегодня сюда прибыл генерал Ермолов. Я первый явился к нему, хотя знаю его лишь постольку, поскольку он командует гвардией и поскольку я знаю более или менее всех генералов. Он принял меня с распростертыми объятиями, говорил о моих товарищах, как о своих друзьях, короче говоря, был чрезмерно любезен; это его обычная манера, под этой маской он скрывает от тех, кто приближается к нему, свою лукавую прозорливость и незаметно, за шутливой беседой изучает людей.

В начале кампании все верили в чудо; Ермолов был героем дня, от него ждали необыкновенных подвигов. Эта репутация доставила ему все: он получил полк, стал начальником штаба, вмешивался во все, принимал участие во всех делах; это постоянное везение вызвало зависть, его военные неуспехи дали ей оружие в руки, герой исчез, и все твердят, что хотя он не лишен достоинств, но далеко не осуществил того, чего от него ожидали.

Между тем, насколько я мог заметить, он по характеру свиреп и завистлив, в нем гораздо больше самолюбия, чем мужества, необходимого воину. Батюшка, однако, отзывался о нем с похвалой, а мнение отца я ставлю выше всех других. Ермолов хорошо образован и хорошо воспитан, он стремится хорошо действовать, – это уже много. Что до самолюбия, то… оно ведь присуще человеку. Освободиться от него столь же трудно, сколь необходимо для блага других и себя самого.

3 апреля

Синагога в Плоцке

Сегодня утром евреи ожидали пришествия мессии, а я, руководимый давно подстрекавшим меня любопытством, решил заглянуть к ним в синагогу.

Женщины, наряженные, как в самый большой праздник, располагались за стеной, скрывавшей их от всех взоров. Я видел их только при выходе. Мужчины, закутанные в длинные белые покрывала, заполнили свой храм; их старейшина читал нараспев, сопровождая чтение такой странной мимикой и жестами, что я на мгновение вообразил, будто попал в мечеть. Остальные, повернувшись лицом к стене, внимательно следили за ним и, когда он повышал голос, повторяли его слова, так что помещение заполнялось каким-то странным невнятным жужжаньем, мешавшим мне сосредоточиться. «Ведь это тоже религия, – говорил я себе, – это тоже народ, верящий в единого бога, в провидение, умеющий молиться; я должен вступать в их храм с благоговением к божеству». Я постарался сделать серьезное лицо, чтобы меня не сочли насмешником.

У них в храме нет никакого благолепия, ходят туда и сюда, словно по городской площади, поворачиваются спиной даже к заповедям, помещенным на возвышении.

Женатые накидывают на плечи большое покрывало из белой шерсти, холостая молодежь не соблюдает этот обычай, хотя тоже имеет право на это одеяние.