Дело Бутиных

Так вторично овдовела Татьяна Дмитриевна Мауриц. Она пережила мужа почти на пятьдесят лет. Так Бутин лишился еще одного своего дитяти, которого нежно любил и который платил ему преданностью и всей нерасчетливой щедростью своего таланта. Так Нерчинск потерял усыновленного им чешского музыканта, нашедшего в Сибири родину, друзей, жену, короткое счастье и преждевременную смерть.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

В 1879 году большой повальный пожар уничтожил три четверти Иркутска с его деревянной застройкой. Город начали отстраивать заново. Ущерб, не столь существенный, но и не малый, был причинен и бутинскому имуществу. Пламя пожгло деревянные здания, но не взяло толстые стены кирпичных складов. Незадолго до огненной беды Бутин привез своим служащим в Иркутске противопожарные помпы, а Иринарх, по велению брата, завел при строениях огромные бочки, где на двенадцать ведер, а где и сороковые, полные воды. Однако ж контора, многие сараи и амбары сгорели. Сотни тыщ ухнули, пеплом развеялись. Два года подряд — 1881-й и 1882-й — были по всему Забайкалью неурожайными. Пострадали от засухи главные земледельческие угодья края — селенгинские, чикойские, шилкинские и аргунские пашни. Во многих селах народ сидел голодный, и основной пищей были тошнотки. Пекли тошнотки из перемолотого корья и измельченной травы, из стеблей-будылей, сдобренных убогой горсткой муки. Горькую кашицу из тех же трав называли будой.

Голод обрушился на прииски, жившие завозом. Магазины с запасами быстро опустели. С Дарасунских приисков Бутиных, не дождавшись муки и крупы, ушли двести рабочих с семьями.

Меж тем в последние именно годы Бутины затратили на оснащение золоторазработок большие средства. Были внедрены новые технические приспособления почти на всех приисках, а их насчитывалось уже до сотни! На предприятиях, на россыпях, появились, оживив тайгу и поселки, веселые локомобили-тарахтелки, привились усовершенствованные и увеличенные Коузовым в мощностях драги, вошли в обиход взрывные работы на твердых грунтах, и следовало вот-вот ожидать возрастающей отдачи затраченных многих тысяч рублей новыми сотнями пудов драгоценного металла.

Иван Степанович Хаминов любил бывать в Нерчинске и был по-своему привязан к Бутину и ко всему бутинскому семейству. Он не приезжал из Иркутска без дела, всегда у него в запасе коммерческие новости, предложения сделок и контрактов, списочек ближайших выгодных торгов и аукционов, сведения о крупных банкротствах. Бутин как-то прозвал своего многолетнего компаньона «вестником и жизни и смерти»!

Даже если Хаминов с кучей подарков заявлялся в Нерчинск поздравить Николая Дмитриевича с именинами, или Капитолину Александровну с Вербным воскресеньем, а Михаила Дмитриевича с награждением медалью или грамотой, — все равно какое-никакое, а практическое дельце у Хаминова к нему имелось.

Иван Степанович был купцом современного толка. Не картуз, не расстегнутый жилет, а под ним рубашка навыпуск, не смазанные сапоги, — так до сих пор щеголяли купцы в Гостином дворе Нерчинска, на Ирбитской ярмарке, в московском Замоскворечье, — нет, Иван Степанович являлся обычно в темно-сером коротком сюртуке, в белой рубашке с крахмальным воротником да при модном галстуке-бабочке. И брюки не в сапогах, а поверх сапог.

Молодой Стрекаловский, сопровождавший своего патрона, выглядел настоящим франтом: черный суконный сюртук с разрезанной спинкой и с бархатными пуговицами. И великолепные брюки из серого трико, суженные у колен и расширяющиеся книзу. Черный суконный жилет, белая полотняная рубашка с узкими накрахмаленными манжетами и стоячим воротником, галстук из белого шелка завязан пластроном и заколот бриллиантовой булавкой. И светлые перчатки. И шелковый цилиндр. И лакированные ботинки. Вдобавок ко всему очки в золотой оправе и камышовая трость с набалдашником из слоновой кости.

Филикитаита, увидев в первый раз в прихожей разодетого молодого раскланивающегося перед нею господина, обомлела и, отступая от него к дверям гостиной, не сразу поняла, что он просит проводить его к хозяину дома. Ей казалось, что от гостя исходит разноцветное сияние: голубое от цилиндра, белое от драгоценной заколки и черное от зеркального лака ботинок. Позже она подловила во дворе Петьку Яринского, отводившего лошадей приезжего в конюшню:

— Петь, кто ж таков нагрянул, не старый, а видный из себя? Должно, граф или князь!

— Берите выше, Филикитаита Ивановна! — ответил всезнающий Яринский, поглаживая лоснящиеся шоколадные бока лошадок. — Глянь, жеребцы-то сытые да балованные!

— А куда выше! — воскликнула набожная Филикитаита. — Неуж барона Господь послал!

— Еще выше! — и невысокий Яринский весь вытянулся стрункой, словно готовый взлететь. Лошади покосились на него, а одна даже голос подала. — Слышь, даже кони фырчат, звание свое подтверждают!

— Да кони — ладно! Выше барона кто ж будет? — призадумалась простодушная, хотя и в годах, девушка. — Прынц, что ли?

— Ага, прынц. Секретарь Хаминова Ивана Степановича. Из конторских. Князь, граф да барон, прынц со всех сторон!