Дело Бутиных

Бутина почти не видели в Нерчинске. Он неутомимо разъезжал по приискам: с Капитолийского на Нечаянный, с Нечаянного на Михайловский, с Михайловского на Маломальский... Объехал прииски, пора заглянуть на Новоалександровский винный, побыл там — время проверить любимый железный Николаевский... Пожил там малость, неделю, ан — необходимо проведать Амурское пароходство...

А следом — очередь торговли. Дотошная выверка — нет ли где сбоя, везде ли порядок, как идет завоз, не нарушаются ли контракты, не опоздать бы гам на торги, а там на распродажу...

От живости и надежности торговли, от непрерывности завозов и пополнения припасов зависела работа приисков, заводов, судоходства. От намыва золота, продажи вина, железа, соли шли средства в торговлю и оплату кредитов.

К концу семидесятых годов на приисках, заводах, в торговле «бутинской империи», по грубым подсчетам, занято до ста тысяч рабочих и служащих!

Богаче, сильнее, могущественней купцов первой гильдии Бутиных в Нерчинске не было...

Дела фирмы шли хорошо. Даже очень хорошо!

Михаил Дмитриевич услышал мягкий баритон брата и его приглушенный смех.

— Анекдот! — отворяя дверь в кабинет и продолжая смеяться, сказал старший Бутин. — Анекдот, иначе не скажешь!

В руках он держал развернутый газетный лист, и Михаил Дмитриевич издали узнал ее по бумаге и шрифтам, — наверняка, «Биржевая газета».

— Что вы там, дорогой брат, вычитали смешного? — спросил младший Бутин, откладывая в сторону ручку и заполненный наполовину листок почтовой бумаги — спешное письмо Ивану Степановичу Хаминову в Иркутск.

Николай Дмитриевич протянул брату газету, сложив ее так, что бросался в глаза текст, отчеркнутый синим карандашом. Старший прямо из конторы — в жилете, на белой шелковой рубашке синие нарукавники, просидел с утра за торговыми книгами, а тут после обеда и почта пришла.

— Почитайте, друг мой, — он опустился в кожаное кресло у стола. — А я воспользуюсь вашими сигарами, у меня вышли, — он повел пышной квадратной бородой. — Умора, скажу вам!

Михаил Дмитриевич придвинул ящичек с «Гаваной». Еще не приступив к чтению, безотчетно подумал: «Из-за статейки брат поднялся? Или за сигарой? Скорее — с серьезным разговором».

В «Биржевке» напечатали пространную статью о печальной участи одесского ресторатора Исаака Швейковского, владельца «Одесской гостиницы». Коммерсант этот прогорел, гостиница дает сплошной убыток, пассив полтораста тысяч, актив семьдесят. Швейковский мечется в поисках кредита. Ему предлагают ссуду, однако же в счет продажи движимости гостиницы. Не берет. Конкурсное управление довело дело до полного раззора, — продажа гостиницы дала пятьдесят семь тысяч четыреста пятьдесят пять рублей плюс две копейки, а расходы по курсу вылились в ту же сумму, лишь на копейку меньше!

— Ну не анекдот? — Николай Дмитриевич попыхивал сигарой, приятный запах распространился по комнате. — Кредиторы сначала рассчитывали на полтинник с рубля, потом на двадцать семь с половиной копейки, а повели конкурс так, что разделу между кредиторами подлежит одна-единственная копейка!

Бутин-младший тоже взял сигару, медленно закуривая, пожал плечами.

— Николай Дмитриевич, чего ради вы приволокли сюда этого несчастного Швейковского? Не в назидание ли?

— Несчастного Швейковского? — переспросил старший. — Не тот ли этот Швейковский, о котором вы мне так похвально отзывались после возвращения из Одессы? Когда вы ездили к зафрахтованным немецким судам, пришедшим из Гамбурга с грузом? Не в «Одесской» ли вы жили в нумерах у господина Исаака?

— Тот самый. Память вас не подвела. Исаак Айзикович. Умный и дельный господин, чересчур лощенный и весьма самонадеянный. К начальству одесскому вхож был.

— Не помогло! — вздохнул старший Бутин. — В коммерции это не лучший козырь. В коммерции — наличность, капитал, свободные деньги.

Бутин начал догадываться, к чему Швейковский и «Биржевая газета».

— Надо было без оговорок взять кредит. И продолжать дело. Там, где конкурс, там и воронье. На части капитал разорвут.

Они долго молчали, дымя сигарами, поглядывая друг на друга и думая об одном и том же, но по-разному, и понимали это.

— Николай Дмитриевич, — как можно спокойней заговорил младший брат. — Мы с вами не слепые. Таких дел, как со Швейковским, ныне много. Вон Лапинская мануфактура лопнула. Сергеев, купец, наш добрый московский знакомец, погорел. В сделках порядочен и крайне точен был. Николая Федоровича, слышал, Кноп подсадил. Это делец опасный. Знает, что у тебя гладко и чинно, так весь в готовности услужить, как туго — первый бежит, навострив когти. Морозовы упреждали: Кноп за версту банкротство чует, надо с этим немчурой осторожней. О нем в деловом мире дурная шутка ходит: «Дом не может без клопа, а торговля — без Кнопа!»

— Видим, слышим, знаем, — сказал старший брат. — И предупреждены. А меж тем с Кнопами водимся. Ведь мы у него кредитованы, не так ли, Михаил Дмитриевич?

— Кредитованы, Николай Дмитриевич!

Он сделал долгую затяжку, кончик сигары вспыхнул острым глазком.

— Нам-то чего бояться? Мы прочно сидим. У нас дела по-крупному ведутся.